Кому — по фильмам.
а кому — по ранам.
Звенят колоколами ордена
На старых гимнастерках ветеранов.
Мир. Тишина. И только неба даль
Похожа заревом на огненные дали.
И солнце — как награда! Как медаль!
Всем тем, кому
не вручены медали.
А Вашего рассказа здесь нет? Об отце, или просто...? У меня и дед воевал…
Сожженный город тишину встречал.
Она вернулась в фронтовой шинели.
Перед собою палкою стуча,
Калитку приоткрыл мой дед Евгений.
В родном саду к цветам он подошел,
Лицом прижался к веточке сирени:
— Как хорошо. Ей богу, хорошо…
Вот если бы еще глаза смотрели.
Спасибо за ответ. За Вашу историю… Приятно с Вами беседовать. У нас декоммунизация и деисторизация… Сложнее о войне говорить… Воспоминания одни. В нашем детстве и снега, и смеха было больше в жизни. Заносила метелица все стежки – дорожки, дворы и огороды. По обе стороны проезжей части дороги борта из снега получались по метру и более высотой. Играли в хоккей. Страсти спортивные бушевали у нас нешуточные. Своя серия матчей была СССР – Канада. Бросали жребий, кто сегодня будет нашими, а кто канадцами. У Сереги, самого здорового из нас парня, была кликуха Фил Эспозито. Но даже он не хотел, пусть и понарошку, быть канадцем. Все хотели сражаться за СССР и быть Харламовыми, Петровыми, Якушевыми…
Играли мы по-спортивному зло, как говорят, до крови. Мой дом был рядом с нашей искусственной хоккейной «коробкой». Иногда на крики выходил отец, и утихомиривал нас: «Что вы деретесь, как с немцами. Вы же все свои. Тоже мне вояки. А ну-ка, прекратили эти бои! Я вам как офицер приказываю!». Один раз мои друзья и попросили его: «А Вы расскажите, как на войне было. Видели немцев близко-близко? Убивали?»
Отец вздохнул: «Все было. Это война. Это вам не клюшками махать, драчуны». И рассказал нам в перерыве наших сражений о настоящих боях. Как касками в темноте в сарае бились, не видя ничего. «Схватишь за шиворот — если заматерится, значит, свой, а промолчит или по-немецки вякнет — сразу каской по голове… Один раз в окружение попали. Лежали в санбате. А тут обходят немцы. Поднял отец всех раненых, кто мог держать винтовку, взял несколько гранат — и в прорыв пошли… Семнадцать из ста и прорвались… А еще были и смешные случаи. Помню, сидим мы в окопе. Тишина поразительная. Непривычная для передовой тишина. Старшина Еременко что-то в бинокль рассматривает. Потом говорит мне:
«Разрешите, товарищ старший лейтенант, за медом сползать. Вон там, аккурат посредине между нами и немцами, пчелиные улья стоят в поле. Откуда они там, не понятно, но в сотах мед точно есть. А к нам уже двое суток кухня добирается, никак не доберется. Вот бы и подкрепились…». «Поползем вместе, — говорю, — ты со своим автоматом прикрывать будешь». Пополз отец первый, солдат за ним. Доползают до улика… «Пчел не видно, а в рамках мед остался. Достаю одну рамку… и вдруг тут из-за другого улика прямо на меня немец выползает и тоже с рамкой. Бросает рамку – и за автомат. И я свой табельный «ТТ» выхватил. Смотрим друг на друга и на мушке держим. Рыжий такой немец. Морда круглая, глаза бегают. То на меня смотрит, то на пистолет. Молчим. Я прячу пистолет в кобуру. Он тоже кладет на землю автомат. Берем по две рамки и ползем к своим… Вот. Даже с фашистами были перемирия обеденные. А вы – свои, а до крови деретесь…».
Пошутитты отец еще немного с нами и идет домой. Шаги короткие, осторожно так ноги передвигает. Это сейчас я вспоминаю… и мне жалко снова его. А тогда не понимал… или забывал, что ноги были у него больные. Отморозил он пальцы на ногах, когда лежал в разведке и считал немецкие танки. Ампутировали фаланги пальцев, и стал носить он сапоги меньшего размера. В них и Берлин брал …Вот такая история.
Отцовские ботинки
И каждый месяц рост свой отмечали.
Мы, как гармонь, растягивали грудь,
Казалось нам, могучими плечами.
Гордился я, что вот отца догнал.
Его ботинки мне малы и узки.
Гордился я… я просто забывал -
Он отморозил пальцы ног под Курском.
Уже давно я вышел в мужики.
Лежат в альбоме детства фотоснимки...
Но малые отцовские ботинки
Всегда. Всю жизнь.
Мне будут велики.
Всем в этот день припомнится война.
Кому — по фильмам.
а кому — по ранам.
Звенят колоколами ордена
На старых гимнастерках ветеранов.
Мир. Тишина. И только неба даль
Похожа заревом на огненные дали.
И солнце — как награда! Как медаль!
Всем тем, кому
не вручены медали.
pisateli-slaviane.ru/new/58-otcovskie-botinki.html
Сожженный город тишину встречал.
Она вернулась в фронтовой шинели.
Перед собою палкою стуча,
Калитку приоткрыл мой дед Евгений.
В родном саду к цветам он подошел,
Лицом прижался к веточке сирени:
— Как хорошо. Ей богу, хорошо…
Вот если бы еще глаза смотрели.
Играли мы по-спортивному зло, как говорят, до крови. Мой дом был рядом с нашей искусственной хоккейной «коробкой». Иногда на крики выходил отец, и утихомиривал нас: «Что вы деретесь, как с немцами. Вы же все свои. Тоже мне вояки. А ну-ка, прекратили эти бои! Я вам как офицер приказываю!». Один раз мои друзья и попросили его: «А Вы расскажите, как на войне было. Видели немцев близко-близко? Убивали?»
Отец вздохнул: «Все было. Это война. Это вам не клюшками махать, драчуны». И рассказал нам в перерыве наших сражений о настоящих боях. Как касками в темноте в сарае бились, не видя ничего. «Схватишь за шиворот — если заматерится, значит, свой, а промолчит или по-немецки вякнет — сразу каской по голове… Один раз в окружение попали. Лежали в санбате. А тут обходят немцы. Поднял отец всех раненых, кто мог держать винтовку, взял несколько гранат — и в прорыв пошли… Семнадцать из ста и прорвались… А еще были и смешные случаи. Помню, сидим мы в окопе. Тишина поразительная. Непривычная для передовой тишина. Старшина Еременко что-то в бинокль рассматривает. Потом говорит мне:
«Разрешите, товарищ старший лейтенант, за медом сползать. Вон там, аккурат посредине между нами и немцами, пчелиные улья стоят в поле. Откуда они там, не понятно, но в сотах мед точно есть. А к нам уже двое суток кухня добирается, никак не доберется. Вот бы и подкрепились…». «Поползем вместе, — говорю, — ты со своим автоматом прикрывать будешь». Пополз отец первый, солдат за ним. Доползают до улика… «Пчел не видно, а в рамках мед остался. Достаю одну рамку… и вдруг тут из-за другого улика прямо на меня немец выползает и тоже с рамкой. Бросает рамку – и за автомат. И я свой табельный «ТТ» выхватил. Смотрим друг на друга и на мушке держим. Рыжий такой немец. Морда круглая, глаза бегают. То на меня смотрит, то на пистолет. Молчим. Я прячу пистолет в кобуру. Он тоже кладет на землю автомат. Берем по две рамки и ползем к своим… Вот. Даже с фашистами были перемирия обеденные. А вы – свои, а до крови деретесь…».
Пошутитты отец еще немного с нами и идет домой. Шаги короткие, осторожно так ноги передвигает. Это сейчас я вспоминаю… и мне жалко снова его. А тогда не понимал… или забывал, что ноги были у него больные. Отморозил он пальцы на ногах, когда лежал в разведке и считал немецкие танки. Ампутировали фаланги пальцев, и стал носить он сапоги меньшего размера. В них и Берлин брал …Вот такая история.