Сергей Сазонов

Сергей Сазонов 2 дня назад

0
Репутация
9
Рейтинг
Сергей Сазонов
  • Регистрация: 3 месяца назад

Контакты

О себе

Писатель-любитель.

Стена пользователя

Загрузка...
3 месяца назад
#

Ликуйте, Христос Воскресе!

­- Ликуйте, Христос Воскресе! — радостно звонят колокола.
— Ликуйте, Христос Воскресе! — подхватывает степной ветер звуки благовеста, разнося его по всей округе.
— Ликуйте, Христос Воскресе! — шелестят молоденькой листвой высоченные тополя и акации.
— Ликуйте, Христос Воскресе! — щебечат птицы на ветках цветущей сирени.
Пробуждается природа от зимней спячки. Серебряной волной играют звонкие ручьи, подснежники окрашивают весенние просторы сиреневым цветом, птичья трель неумолкает, солнечный луч обнимает все мироздание. Пасхальная радость несется окрест по всему Божьему миру. От храма к храму, от села к селу, от города к городу.
От человека к человеку, как от свечи к свече возжигается Божественный огонь веры, надежды и любви.
Праздник светлого Христова Воскресения самый прекрасный и желанный. Праздник всех праздников. Это великий подвиг Христа. Бесконечная любовь Божия к падшему человеку. Победа Господа над диаволом, грехом, смертью и адом.
Что может вызвать большее ликование?! Церковь торжествует! Православные ликуют! Едиными устами возносятся к сверкающим в свете звезд куполам Пасхальные песнопения. Курится ладан. Благоухающим фимиамом поднимаются к престолу Божьему молитвы верующих. Храмы украшаются красивейшими цветами. Души нежными лепестками распускаются на встречу Солнцу Правды.
В эти славные Пасхальные дни особенно сильно чувствуется святое дыхание Вечности. Каждый раз в дни Великого поста мы с семьей с особым трепетом ожидаем Пасху. Это наш любимый праздник. Праздник света и добра, любви и мира. Праздник светлого Христова Воскресения!
3 месяца назад
#

Виртуальное зазеркалье.

­В последнее время нашим постоянным спутником жизни стал экран. Черный, блестящий экран телевизора, компьютера, ноутбука, смартфона. Мы все чаще погружаемся сквозь него в иное, виртуальное пространство. Я бы сказал в виртуальное зазеркалье.
Вероятно и Кэролл и Губарев в своих сказках «Алиса в зазеркалье» (1871) и «Королевство кривых зеркал» (1951) вольно или невольно предсказали появление в будущем подобных технологий. Зеркало в их понимании, как экран смартфона для нас — портал в иной мир. Зазеркалье или интернет-пространство необыкновенно обширно и многообразно. И все мы ежедневно испытываем на себе его гипнотическую силу и магическую притягательность. Но в сравнении с реальным миром, виртуальный — ничто. Он только копирует, отражает его.
Я верю, помимо земной реальности, есть иная, духовная реальность, мир неподвластный сенсорной системе, т.е органам чувств человека. Царство Божие — вечное и беспредельное во времени и пространстве. Ни ум Ангельский, ни ум человеческий не способны охватить и тысячной доли всей его полноты и силы. Это великое, предвечное Царство Христовой Славы, и наш грубо-материальный мир блекнет в Божественных лучах его, как слабая тень в свете пылающего солнца.
А потому, наша вселенная — тусклое отражение, этакое виртуальное зазеркалье мира духовного. Ограниченная и переменчивая, она постоянно гибнет в потоке всепожирающего времени. Но как бы не был обманчив мир, я твердо уверен: в нем есть два места, где можно обрести Истину. Это Православный храм и кладбище.
В Православном храме две тысячи лет непрестанно звучит Евангельская проповедь о Царствии Божием, о спасении людей от диавола, греха, смерти и ада, о Великом Подвиге Иисуса Христа. А кладбище честно и бескомпромисно свидетельствует о скоротечности, суетности и хрупкости человеческой жизни. О неизбежном крахе замыслов и надежд вне Бога.
Взять к примеру моего старого знакомого Рашида. Несколько десятилетий он ходит странником по нашему зазеркалью. Идет то в одну, то в другую сторону. Направляет стопы куда угодно, только ни к тем местам, где можно найти Истину. Бредет и бредет всю свою жизнь, стареет, ветшает, седеет, сохнет и никак не находит спасительного для души пристанища. Видел я Рашида торопливо шагающим по улицам города в лучах южного солнца, в потертых джинсах, куртке, с кожанной сумкой через плечо. Но как бы он не спешил, время плавно сокращается. Хотелось крикнуть вслед: «Рашид, остановись, подумай, помысли, где ты?!» Да куда уж там, его и след простыл. Жаль мне Рашида. Не идет он в нужную сторону. Не идет к Храму Божьему. Все плутает по лукавым лабиринтам виртуальной реальности, по зазеркалью. Не слышет, не видит, не чувствует ничего. Но Бог с ним, с Рашидом. Его это выбор...
Думаю, пора закругляться. Слава Богу, нашел я свое место, свой путь, свое предназначение. Не блуждаю, как прежде по закоулкам темным, среди кривых зеркал.
И конечно же, не сомневаюсь: все дороги нашего города обязательно приведут к Православному Храму, надо только это сильно захотеть!
3 месяца назад
#

В чайхане.

­­- Почему христианство отвергнуто таким огромным количеством людей? — спросила меня жена.
Мы сидели в чайхане под вековыми чинарами и неспеша смаковали изумительный по вкусу самаркандский чай. Солнце игриво переливалось в зеленой листве, а голубые Пскемские горы уходя вдаль, терялись в легкой утренней дымке.
— Знаешь, София, что такое зона комфорта? — я внимательно посмотрел в глаза жены. В них вместе с недоумением отразились плывущие по небу облака.
— Место приятного времяпровождения.
— Да. А еще, это состояние души потворствующей своим желаниям.
При этих словах София, как-то загадочно улыбнулась и захлопала ресницами.
— Дорогая, христианство призывает человека выйти из зоны комфорта. Бороться со своими страстями. Смыть с души налипшие нечистоты.
— Отвергни себя, возьми крест свой и следуй за Мной? — процитировала Евангелие жена.
— Вот именно! О чем и речь! Процесс этот весьма трудный, сложный, долгий. Скажу даже, болезненный. Кто захочет избрать этот путь? Нам куда приятнее идти по широкому пути. К чему труд и пот?
— Да-а-а, — задумчиво протянула София.
— Видимо, поэтому христианство отвергнуто. Необходима колоссальная работа над собой. Очистка и переплавка загрязненной грехом природы нашей. Темной и зашлакованной. Господь предупреждал об узком, страдальческом пути и о пути широком, беспечном и сладостном, ведущем в погибель.
Я замолчал и посмотрел в сторону. Не далеко от чайханы к высокому карагачу узбекские ребятишки прибивали сделаный на скорую руку скворечник. У обочины дороги торговал курагой и сушеными смоквами старый дехканин в выцветшем чапане. Кто-то подметал двор. Все шло своим чередом. Тихо и неспеша...
Ну, а мы с супругой расплатившись с любезным и словоохотливым чайханщиком Джавляном, засобирались в путь-дорогу.
3 месяца назад
#

Мастерские души.

­- Есть разные мастерские в нашем городе, — тихо произнес Юрий Петрович, заливая заварку кипятком. — Столярные, как наша, автомастерские, мастерские по ремонту сотовых телефонов, компьютерной техники, по пошиву одежды и так далее.
— Ну, да! — хмыкнул я.
— И всюду руки мастера берут сырой или неисправный материал и приводят его в надлежащее состояние.
— Ну, конечно же, — с напором говорю я. — Мастер по кузовным работам восстанавливает разбитый вдребезги автомобиль, я сам когда-то этим занимался. Кузнец на наковальне выковывает ажурные решетки, сварщик приваривает их. Гончар на гончарном кругу лепит вазу из глины...
— И каждый работает с тем веществом, Рома, которое подвластно его профессии, — перебил меня Юрий Петрович.
Был субботний день. Работали до трех. Рабочие переодевшись давно ушли из столярки, а мы с Юрием Петровичем, два старых, немного уставших холостяка, решили остаться и попить чайку. Каркаде, которым угостил нас вчера Олежка-шлифовщик, был отменным. Аромат его приятно бил в ноздри возбуждая аппетит.
На улице стоял жаркий летний день. Густой, пропитаный зноем воздух давил на грудь. Белые акации и каштаны у забора, казалось вздыхали от духоты и протягивали руки к бегущим по небу рваным облакам.
— Ну и что же? — прервал я молчание. — Я всю жизнь работаю в мастерских, как трудоголик и скажу, толк не очень большой. Сделал свое дело, получил зарплату, потратил на нужды и все. И все заново.
— Такая, хочешь сказать цикличность? — улыбнулся Петрович.
— Да, цикличность.
— К счастью, Рома, есть и другие мастерские. Мастерские, которым чужда эта вот пресловутая, как я выразился, цикличность. Твоческий процесс в них более прямолинеен, хотя и бывают частые спады, накладки, препятствия.
Юрий Петрович отхлебнул немного из узорчатой пиалы, слегка зажмурил глаза от удовольствия и продолжил:
— Первая мастерская, это Православный храм, куда я, как сам знаешь хожу в воскресные дни. Там, как в кузнице между молотом и наковальней перековываются людские души. Прихожане наши исповедуются, причащаются, молятся, учавствуют в богослужениях. Невидимым огнем попаляются в людях ржа и терние, разные душевные нечистоты. Происходит постепенный процесс обновления духа. Как тебе такая творческая мастерская?
— Ну, да, — покачал я головой. — Своеобразные у тебя, Юра, ассоциации. А какие еще мастерские есть?
— Какие? Ну к примеру природа.
— Ха! — усмехнулся я. — можешь дальше не продолжать. Я заядлый охотник и рыбак. На природу выезжал чаще, чем ты заглядывал в свой смартфон. На природе душа, как будто очищается, свежеет. Рассыпанные по небу звезды, пылающий золотом закат, причудливый листопляс на ветру, дыхание полевых цветов!
Я закатил глаза от предвкушения намеченной поездки в Западный Тянь- Шань.
— Душа обновляется, созерцая мир Божий...
— Третья мастерская, как ни странно это звучит, кладбище. — продолжил чуть погодя Юра.
— Нашел, что сказать! — я чуть не взорвался. — Место, где кроме подавленности и депрессии ничего не ощутишь. Эту тему я не люблю. Давай дальше.
— Во всяком случае, — невозмутимо продолжил мой коллега по работе, — там можно спокойно подумать о своей жизни. Отстраниться от суеты… Много полезных мыслей приходит на ум, Роман Александрович. Начинаешь лучше себя понимать.
— Давай дальше! — махнул я.
— Последняя мастерская души — это молитвенное уединение. Вообще, молитва, она, как печь, в которой переплавляется и отливается душа. А комнатка дома, где сидишь и молишься — литейный цех.
— Ассоциации у тебя прям рабочие.
— Я работал в литейном цеху одно время. Там много ассоциаций возникает. Много чего передумаешь, пока ишачишь.
— Ладно, отлично!
— В общем, разные есть мастерские. С тленным веществом работающие и вот такие духовные, которые я тебе перечислил.
— Да, Юра, — согласился я, делая последние глотки. — вероятно, твои мастерские души куда важнее, чем те в которых мы с тобой всю жизнь работали.
Юрий Петрович промолчал. Затем вытер потное лицо полотенцем и слегка улыбнувшись, неторопливым шагом направился в раздевалку.
3 месяца назад
#

Черные тополя.

­Вспоминаются мне черные тополя, эти необыкновенно красивые деревья. Высокие, сильные, с раскидистой кроной. Листья пильчатые, широкие. Темно-серые, изрезанные глубокими трещинами стволы их выглядывают с любопытством из-за ограды детского сада. Словно узнать хотят: что же творится вокруг?
Давно мечтал я поведать о них. Растут тополя у дороги ведущей к храму. Толпятся, кучкуются друг подле друга. То глядят на озеро, окруженное водопадом ив, то наблюдают внимательно за игрой веселой детворы, то тянутся ветвями к солнцу, словно желают обняться с ним, как с лучшим другом.
Иду из храма. Любуюсь глубиной неба, украшенного вечерней позолотой. Видят меня тополя издалека: встречают радостно, листозвонят, машут веточками, качаются дружно. Хотят как-будто, что-то сказать. Золотом волнуется в высоких кронах добрый август. И нет в этот момент ничего удивительнее и прекраснее, чем плеск солнца и ветра в зеленой листве. Шум ее тончайший, шелковистый. Так бы и слушал затаив дыхание! Наполняется душа ароматами летними, благоухает медовой сладостью трав.
И не хочется никуда уходить от черных тополей...
Но надо идти домой. Тени удлиняются. Краски гаснут. Золото солнца темнеет и медленно стекает в лиловый сумрак. Скоро зажгутся первые звезды. Деревьям пора спать. Ночь пройдет. А завтра они вновь проснуться и заблистают, радуя звонким пением и игрой красок пролетающих мимо птиц и быть может маленьких детей голосящих шумной толпой под их благодатными, тенистыми кронами.
3 месяца назад
#

Горные яблоки.

­Ночь в Западном Тянь-Шане наступает быстро. Пылающие солнцем вершины гаснут, а на долины холодным покрывалом опускается лиловый сумрак.
Мы с Димой собираем хворост и разжигаем костер. Дима — талантливый живописец. Автор множества прекрасных картин посвященных природе древнего Угама. Они написаны профессионально. Я видел его работы. От них веет созерцанием и покоем. Сквозь красочный слой просачивается душа мастера, неизменная любовь к родному краю...
Но, я слегка увлекся. Продолжаю.
Становится все темнее и темнее. Дима куда-то уходит. Не перестаю подкидывать сухие ветки в разгорающееся пламя.
Осенний вечер дышет разнотравьем. Со стороны чернеющего арчовника доносится едва уловимый запах хвои. Поодаль шумит и пенится горная речка.
Сижу в одиночестве. Холодает. В чайнике медленно закипает вода. Ночные шорохи и тени, отбрасываемые прибрежными березами в свете луны, немного страшат. Звезды лампами зажглись над облаками, и среди них лучистый Сириус.
Проходит время. Димы все еще нет.
— Прийдет ли? — задаюсь я вопросом.
Прислушиваюсь. Хрустнул сухостой. Из темноты вынырнула знакомая фигура. Это Дима вернулся.
Этот шустрый, все успевающий парень держит в руках целую горсть зеленых горных яблок. Протягивает мне. Беру одно, и… О, друзья, если честно, таких вкусных яблок я никогда не ел, ни до, ни после! Густой аромат пробивает ноздри до самых глубин. Сладкие, с голубоватым отливом и упругой, сочной мякотью, они кажутся райскими. Медовый вкус их я до сих пор ощущаю на губах, без всякого преувеличения. На наших базарах таких яблок никто никогда не продавал...
Вспомнилась мне наша поездка в Тянь-Шань. Вспомнились эти замечательные горные плоды — дар Божий. Захотелось чиркнуть пару слов.
Полагаю и Дима не против. Но он художник, а я сочинитель. Поэтому рассказал вам об этом с помощью пера и бумаги. А он надеюсь, в недалеком будущем отразит мое слово на холсте волшебной кистью своей и красками.
3 месяца назад
#

Христослав.

­Брат Антоний — Христослав. Талантливый церковный чтец. Христа славит с любовью. Всегда подтянутый, усердный, ревностный православный христианин. Далек он от теплохладности. В мыслях и в сердце своем хранит Божии заповеди.
В обществе людей находится — славит Христа.
Во время службы в храме — возносит хвалу Богу.
В уединении ли — молится прилежно.
На природе ли: среди деревьев, трав, цветов, гор и полей — и там пред Богом ликует.
Нигде не одинок он, всюду Господь с ним.
И подпевают Христославу птицы. И луна качает серпом своим в такт славословию его, и облака, и звезды, и ручьи, и само солнце внимают ему. Вся тварь хвалит Творца незримо с человеком этим.
Брат Антоний, Христослав вы наш, — здоровья, спасения души, благодати Божией! Еще более усердствуйте в служении своем. Еще более Христа славьте!

3 месяца назад
#

Мысли у берега моря.

­Отец и сын гуляют вдоль берега Эгейского моря. Солнце устало сползает к горизонту, меняя желтый луч на розовый. За дорогой, вымощенной серым булыжником растут кипарисы, а за ними белыми наконечниками вонзаются в облака далекие горы.
Сын наклоняется, поднимает лежащую на песке морскую раковину и пытается бросить ее в пролетающую мимо птицу.
Отец останавливает его.
— Зачем ты это делаешь, Герман?
— Так, просто.
— Герман, сынок, скажи для чего Бог дал тебе руки? — спросил отец.
— Для того, чтобы кидать камни в банки или поддать хорошенько соседскому мальчишке за то, что он показывает мне язык.
— Нет. Для того дал тебе Господь руки, чтобы ты мог взять молитвослов и обратиться к Нему от всего сердца. Или подать милостыню бедному человеку.
— Да, пап, — воскликнул малыш.
— А для чего тебе Бог дал ноги? — продолжил отец.
— Для того, чтобы гоняться за девчонками и дергать их за косички.
— Нет, не правильно. Для того тебе даны ноги, чтобы ты мог ходить в храм Божий. А также, был скор на всякое доброе дело.
— А-а-а. — тихонько пробомотал мальчуган. — Пап, а для чего мне даны глаза?
— Созерцать окружающий тебя мир и прославлять Бога.
— А уши? — не унимался маленький Герман.
— Слушать слово Божие и исполнять его с охотой, — ответил отец. — А язык — молиться, а память — Бога не забывать, а ум — к Богу возноситься и добро от зла отличать всегда. А совесть, чтобы зло не делать ни кому.
— Значит я не правильно поступаю?
— Злоупотребляешь, — уточнил отец.
— А что это значит? — все спрашивал и спрашивал Герман.
— Это значит, во зло употребляешь данные тебе Богом силы души и тела. Так поступают многие. Потому и болеют и страдают. И окружающие их знакомые и не знакомые люди страдают вместе с ними.
Герман задумался над словами своего папы. Наверно папа прав и он не по назначению использует свои части тела. Вспомнился ему камень брошенный в кошку, сломаная ветка пинии у каменистого склона, укушенный за руку братишка и соседская девчонка, которую он так часто дразнил. Стыдно стало Герману за свои поступки. Покраснел он и глаза опустил. Но добрый отец ободрил сына. Не стал напоминать ему его согрешения. Не стал ругать. Дал возможность подумать немного.
Так шли они вдоль берега морского, под вспыхнувшими звездами, под плывущими желтыми облаками, под безбрежным как Вечность небосводом. И думали, и думали, каждый о своем.
3 месяца назад
#

Акафист под небом голубым.

­В приподнятом настроении шагаю по степной дороге, макая ступни в раскаленную от зноя пыль. Дорога зигзагами убегает в желтую даль. Справа чернеет мазар — мусульманское кладбище. Слева, бороздят равнину полосы зеленеющих карагачей. Над головой сияет безоблачное среднеазиатское небо.
Вдыхаю с удовольствием запах пестротравья. В сумке лежит баклажка с водой, кусок лепешки и старый, пожелтевший молитвослов.
Иду долго. Подхожу к оврагу. Здесь среди высохшего тростника, под корявой джидой почитаю с удовольствием Акафист Иисусу Сладчайшему. Немного отпив воды, листаю молитвослов и погружаюсь в душеспасительное чтение. Славословие Иисусу, как цельбоносный бальзам на сердце. Волны благодати набегают одна на другую, наполняя внутреннюю суть радостью. Хорошо, спокойно! Все тревоги уходят прочь. Освобождаюсь от суеты.
Где-то позади, ветер широким взмахом крыла волнует позолоченные солнцем пшеничные поля. Над головой с шумом пролетает стая птиц. За бледными холмами вдоль горизонта вздымаются к небу могучие вершины Угамских гор.
Но сейчас красота окружающего мира меня совсем не интересует. Как не прекрасно творение, но красота Творца несравненно выше. Эта особенно ощущается во время молитвы и славословия.
Вспоминаются древние подвижники забывшие увеселения мира в общении с Богом. Ведь Господь сотворил человека для Себя. Для приобщения к Своему бесконечному блаженству. Но сначала нужно много потрудиться. Покаяться в грехах, очиститься от всякого рода беззакония, просветлиться и уподобиться Христу. То есть приобрести качества Бога: любовь, радость, мир, долготерпение, кротость, воздержание, смирение, благость и так далее. Эти свойства и составляют суть блаженства. Обожения. К этому и должны стремиться христиане...
Да, время проходит незаметно! Акафист прочитан. Молитва закончена. День клонится к вечеру. Небо наливается синевой и свежестью. Удлиняются тени, загораются первые звезды. Солнце накаляясь до красна, уже тонет в сумрачных волнах запада. Пастухи перекликаясь, гонят стада в село. Впереди них бегут охрипшие от лая псы. Я собираюсь домой. Пора возвращаться.
Хочу надеяться, что этот день не прошел даром.
Да, если сердце человека пылает молитвой и глубоким покаянием, значит все идет, как надо!
3 месяца назад
#

С цветка на цветок.

­­С цветка на цветок скользят бабочки. Танцуют легко и свободно. Писатель Светозаров любуется ими под тенистым айлантом. На столе лежит смартфон, куда он записывает все свои впечатления.
Весенний сад благоухает неземным ароматом. Солнечный свет давно затопил голубой волной неба последние островки звезд. Веет легкий западный ветерок, несущий с лугов прохладу утренней росы.
Идиллию сахарных облаков, как всегда нарушил голос жены, доносящийся из дома:
— Алексей Иванович, дорогой! Не хотите ли немного кофе?
Лицо жены напудренное и слегка измятое домашней суетой выглянуло из дверного проема.
Светозаров очнулся и чуть-чуть потянувшись, зевнул:
— Нет, Людочка, не хочу. Но идите же сюда! Перестаньте бесконечно хлопотать на кухне. Сколько вам не помогаю, конца и края беготне нет. Посмотрите, какой отличный день. Давайте хотя бы минутку полюбуемся этими прелестными созданиями!
Людмила Константиновна вытерев руки о фартук, подошла к мужу и села рядом. Белоснежные бабочки по прежнему беспечно летали среди цветов.
— Людочка, не такими ли мы были в молодости?
Жена улыбнулась.
— Алексей Иванович, вы все такой же романтик.
— Мечтатель, — поправил жену Светозаров.
— Мечтатель или романтик, не все ли равно? Я живу с вами больше тридцати лет, когда вы повзрослеете?
— Мне за шестьдесят. Некуда уже взрослеть. Я работал в должности. Имею приличную пенсию. Пишу в свободное время книги. Получаю гонорары. Люблю свою жену. Что же еще? Позвольте мне, дорогая моя Людмила Константиновна, остаток дней хоть немного побыть мечтателем.
Светозаров положил руку на плечо жены. Людмила Константиновна вновь улыбнулась:
— Все верно, все так.
Она не желала больше спорить с мужем. Хотелось молча любоваться порхающими бабочками и вспоминать с грустинкой молодые годы. С этим тихим и своеобразным человеком они прошли, как с цветка на цветок, легко и незаметно.
3 месяца назад
#

Мысли после причастия

­Жизнь моя монотонна, как шум дождя в осеннем городе. Сижу под потолком в забытой Богом глуши, где и нашёл для себя приют. Возможно последний приют...
На столе тускло горит свеча. Согреваю озябшие пальцы. От недопитого кофе лёгкой волной поднимается серый пар. За окном сумрак. Холодный ветер тревожно бьёт по окнам пожелтевшей листвой дубов и кленов.
Вспоминаю, как ещё вчера утром причастился Святых Даров. На душе было легко и счастливо. Причастился и счастливо — однокоренные слова. Часть… а это значит я стал частью чего- то большого и доброго. Частью Божественного! Частью Божественной жизни!
Сейчас этого нет. Сладостное чувство единения со Христом притупилось. Страсти в душе воспалились и тихо кровоточат.
Хорошо бы помолиться и писать, писать, писать о своих никому не нужных мыслях и чувствах.

3 месяца назад
#

Вечерний листопад.

­Смеркалось. Над землей тихо стелился туман, серой пеленой стирая тонкие очертания осенних деревьев, стремительно уходящих вдаль. Дорога, по которой шел учитель воскресной школы Семен Леонидович Цветин, была щедро усыпана палой листвой, источающей резкий и в то же время приятный запах ноябрьской прели. Старик шел медленно и устало. Вечерняя служба в храме закончилась, а возвращаться домой, в пристанище старого вдовца не хотелось. Вспомнилась семейная жизнь. Перед мысленным взором плавно всплыл образ жены недавно ушедшей в иной мир. Затяжная болезнь не давала ни ему, ни ей, ни минуты покоя. Аптеки, лекарства, люди в белых халатах, больничные палаты…, а потом все закончилось, резко оборвалось и конец. Еще вспомнились студенческие годы, знакомство с Екатериной Андреевной, первые ссоры, долгожданная свадьба в Алма-Ате, работа в школе учителем географии, дети...
Так и прошла вся жизнь, полная суеты и мелочных склок. Теперь заслуженный отдых, участие в церковных богослужениях, преподавание основ Православной веры в воскресной школе. Затопившая душу печаль сменилась легкой радостью, тихим просветлением. Ведь еще живу, работаю, незабыт людьми, навещают друзья, дети. С сердца, будто камень упал. Семен Леонидович присел на край лавочки, выкрашенной голубой краской, и огляделся по сторонам. Поодаль у обочины дороги утопая в сгущающихся сумерках, мелькал одинокий, едва различимый силуэт старого дворника. Учитель пригляделся: на дворнике был теплый, темно-синий, потертый чапан, старые сапоги-ичиги и тюбетейка, с типичным казахским орнаментом. Окладистая белая борода, обрамляя пергаментное, изрезанное глубокими морщинами лицо, свисала до самой груди. Старик, низко наклонив голову и щуря подслеповатые глаза, мел улицу. Жилистые, черные руки, крепко держа метлу, сметали в кучу падающие с кленов и дубов желтые листья.
— Листопад. Вечерний листопад,- не отрывая глаз от дворника, тихо произнес Семен Леонидович,- завершение жизни, подведение итогов. Листья плавно падали с больших, почерневших от сырости деревьев, ложась на землю тонким, бархатистым слоем сплошного осеннего покрывала. Семен Леонидович внимательно наблюдал за листопадом. И казалось ему, будто не листья это падают на сырую, пропитанную дождевой влагой землю, а грешные, нераскаявшиеся в беззаконных делах своих люди, отрываются от подателя жизни Христа. Отрываются с болью и ужасом; падают вниз, в бездну греха, в пропасть адову. И вовсе не старик-дворник в узорчатой тюбетейке, а некий грозный Ангел собирает их в одну большую кучу, чтобы потом зажечь огнем неугасимым.
— И дым мучений их будет восходить во веки веков — мелькнуло в голове. Дворник в тюбетейке, тем временем собрал громадную кучу мусора, и, достав из кармана спички, поджег ее, неторопливо подбрасывая небольшие кусочки скомканной бумаги. Огонь медленно пополз по листьям, слизывая с них темную, перемешанную с грязью позолоту и поднимая верх клубы серого дыма.
— Да, да, так и будет – подумал учитель воскресной школы – и не куча это вовсе, а геенна огненная, мировая помойка, до отказа набитая злыднями. Неужели, так сладостен грех, что люди совершенно забывают о своих бесценных душах? Семен Леонидович задумался, а затем, неспеша, встав с лавочки, медленным шагом пошел домой. Только листва под ногами хрустела хруст-хруст.
3 месяца назад
#

Лера.

­Холодный день. Темные тучи сплошной стеной покрывали небо. Злобный ветер, завывая, гнул почерневшие от сырости деревья, срывая за окном последние листья ноября. Целый день непереставая падал мокрый снег. Лера одиноко сидела за письменным столом и задумчиво смотрела вдаль. Сотовый телефон с набранной, но так и не отправленной смс-кой лежал рядом. Девушке хотелось высказать все, что терзало сердце в течение нескольких дней после его измены, но она так и не решилась. Отключив телефон, Лера села в обитое голубой тканью кресло и закрыв лицо руками, заплакала. Слезы крупными каплями струились по впалым щекам и падали на колени. Ей не хотелось жить. Когда-то она бросила художественный колледж ради Максима, забыла о родителях, оставила мечты о работе художником-оформителем. Все мысли были только о возлюбленном. Его галантные ухаживания, цветы, подарки, шоколадные конфеты, вино, прогулки по вечерней Астане, ночные клубы, упоительные речи, влекли ее к нему все больше и больше. Соблазнилась она на сладкую патоку, возмечтала, рисуя в воображении красочные миражи. И вот все открылось, когда застала любимого с близкой подругой. Таких историй тысячи.
— Надо вернутся к прежней жизни,- прошептала Лера, подняв голову и вытирая влажные щеки рукавом – поеду в монастырь трудницей, если благословят, буду писать иконы. Лера с детства любила иконы. С упоением любовалась ими. Строгие образы древних подвижников часто наполняли ее сердце тихой радостью. Казалось незримый свет, струящийся от них, увлекал ее душу в иной, неведомый современному человеку мир, оставляя позади тяжелый груз обыденной жизни. На уголках губ Леры мелькнула едва заметная улыбка. Эти приятные события детских лет, когда она ходила в Православный храм, всколыхнули ее чувства. Образ жениха в сознании девушки стал медленно таять, уступая место иным, более значимым воспоминаниям…

3 месяца назад
#

Обрыв.

­Весенним вечером после легкого ужина мы с Иннокентием Павловичем сидели на топчане под громадным кустом сирени, и пили чай. Причмокивая от удовольствия, Палыч опрокидывал пиалу за пиалой, восхищаясь букетом крепкого индийского напитка. Подливая из чайника, я внимательно слушал рассказы о его бурной молодости полной незабываемых впечатлений. Приятный ветерок трепал наши волосы, тени в саду удлинялись, а предзакатное небо, вспыхивая первыми звездами, наливалось темной, сумеречной синевой. Речь зашла о мимолетности нашей жизни. Иннокентий Павлович заметно посерьезнел, беспечная улыбка сошла с лица, а взгляд слегка потупившись, стал наполняться осмысленностью.
— Вот, что я хочу тебе поведать, Аркадий, — после непродолжительного молчания приглушенным голосом произнес Палыч. Он двумя короткими глотками отпил из пиалы, закусил лежавшей на блюдце халвой и начал свой короткий и глубокомысленный рассказ.
— Ты наверно осведомлен о том, что я уже два года стою в очереди на бесплатное получение земельного участка от государства. Много лет работая учителем музыки в школе, я не могу позволить себе приобрести землю за деньги. Кредит брать не решаюсь. Жить в съемных квартирах с женой и двумя сыновьями больше не хочу. Поэтому надеюсь получить свой заветный кусок, на котором смогу построить небольшой домик и зажить. Вот и жду.
— Так, хорошо, что же дальше? – отвечаю я, пододвигая ему вазочку, доверху наполненную шоколадными конфетами и печеньем. Он отмахнулся и продолжил:
— В прошлом году в конце лета я в очередной раз переступил порог земельного комитета. У окошка нужного мне оператора очереди не было. Поэтому я беспрепятственно подошел, вынул из сумки удостоверение личности с заявлением на получение земли и протянул девушке-азиатке, сидевшей за компьютером.
— Пожалуйста, – сказал я, — напишите на обороте заявления мой номер очереди на землю. Девушка взяла документы, и мельком взглянув на них, повела мышью. Через минуту не отрывая глаз от компьютера, выдала краткий ответ:
— В очереди вы девяносто три тысячи двести двадцать седьмой, – после чего чиркнув на обратной стороне заявления, вернула бумаги обратно. Я уже собрался уходить, как подумал, а почему очередь продвинулась на три тысячи человек. Ведь второй год не выдают землю. По закону ее должны выдавать только после подведения коммуникаций.
— Девушка, — обратился я вновь, – а что уже начали выдавать земельные участки?
— Нет.
— Как же я продвинулся на три тысячи человек, если никакой выдачи нет? Оператор уткнулась в монитор. Ей явно хотелось отмолчаться.
— Как же так? – настаивал я. Девушка, немного замявшись, отчеканила:
— Это умершие люди.
Честно говоря, мне стало не по себе от этих слов. Давно я не испытывал ничего подобного. Холодная волна неприятного чувства прошла сквозь душу снизу вверх и цепкой хваткой сдавила горло. Я опять засобирался уходить, но вернулся.
— Это по области?
— По городу.
После этих слов темная волна уныния и разочарования окончательно захлестнула мое нутро. Вышел я из комитета очень мрачным. Стало тягостно и неприятно. Яркие краски дня померкли. Небо, залитое солнцем, потускнело. Окружающее воспринималось, сквозь темную пелену. Я впечатлительный человек, поэтому не удивляйся.
Домой я не шел, я брел, уныло и устало.
— Неужели вот это вся наша жизнь? – спрашивал я себя, – такая короткая и непродолжительная. Я двигаюсь в очереди за счет мертвецов. А ведь каждый из этих людей личность. Все они жили, говорили, радовались и горевали, надеялись на что-то в жизни, мечтали. А теперь? Мне казалось, что наша очередь шла не к получению земельного надела, а к обрыву. Только в реальности в пропасть падают, как правило, передние ряды, а здесь выборочно, в разброс. Неужели и я в один распрекрасный день упаду в черную яму инобытия, и меня, вычеркнут из списка? И кто-то придет, и узнает, что продвинулся в очереди за счет моей смерти.
— После этого случая я стал чаще задумываться о Боге, о жизни, о ее смысле, Аркадий, произнес он немного приглушенно, обращаясь ко мне. Честно сказать, после этого рассказа мне тоже стало как-то не по себе. Его чувства и переживания передались мне.
— Теперь ты ходишь в церковь? — спросил я Палыча.
— Да хожу, и не только ставить свечки у икон. Мы еще долго сидели в саду, молчали и допивали остывший чай. Ночь овладела землей, а луна, играя тусклым лучом в седых висках стареющего учителя музыки, все выше поднималась над городом.

3 месяца назад
#

Настоящий человек.

­Унылые деревья рядами растут вдоль пустынной дороги. Давно не видят они человека. Настоящего, живого. Бывает, пролетают мимо них разноцветные автомобили с тонированными стеклами. Но живые ли за ними люди, или темные, едва уловимые силуэты, спешащие в суетном угаре по своим житейским делам, это большой вопрос. Равнодушные тени, холодные и немые.
— Постойте около нас, поговорите с нами, – незримо вздыхают деревья, — куда вы, люди?
И только ветер отвечает слабым эхом в подпирающих облака кронах. Так проходит, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Но вот, огромный дуб, которому все видно лучше других, замечает вдалеке одинокую фигуру.
— Кто это? – шелестит он кленам и березам. Все дружно всматриваются в убегающую к горизонту дорогу.
— Это паломник, – невозмутимо отзывается дряхлый вяз, — я знаю его. Однажды подслушал разговор. Он часто посещает монастыри и святые могилы. Прикладывается к мощам. Он добрый, хороший человек. Настоящий!
— Остались ли еще настоящие люди? – удивляются березы. Тем временем фигура приближалась. Неясные очертания ее, превратились в сгорбленного старика с короткой, рыжеватой бородкой, опирающегося на разбитый временем посох. Одет он был в черный полушубок, заплатанные штаны, заправленные в кирзу и клетчатую рубаху. За спиной свисала большая дорожная сумка. Старик остановился. Оглядевшись вокруг, он приметил около деревьев подходящее для привала место и, спустившись вниз, присел. Деревья внимательно наблюдали за ним. Старик снял с плеча сумку, вынул из нее пожелтевший Псалтырь, подаренный доброй богомолкой у стен Троице — Сергиевой лавры несколько лет назад и, прося у Бога молитвенной помощи к разумению писания, стал читать. Каждое слово святой Псалтыри — свет и огонь. Овладевая человеком, она просвещает ум и очищает сердце. Сила Псалтыри колоссальна. Читающий не всегда чувствует это. Но невидимые душеубийцы прекрасно знают это, ощущают это и несказанно страшатся. Паломник все глубже погружался в чтение псалмов. Он не слышал гул проезжавших мимо него машин, шум ветра, удивленный шепот деревьев. Кафизмы благоуханным фимиамом возносились выше самых высоких деревьев. Ничто не отвлекало и не могло отвлечь старика от общения с Богом. Деревья чувствовали идущую от сердца любовь. Она согревала их в этом безрадостном, сером и равнодушном мире. Даже птицы, чирикавшие без умолку, притихли.
— Да – задумчиво произнесла нежным голоском береза, — это настоящая молитва, настоящего человека!
← Предыдущая Следующая → 1 2 3 4
Показаны 16-30 из 48