Разговор с отцом

5 июня. 2015 г. Луганская область, г. Рубежное. Так получилось, что город Рубежное, где я живу, оправдывает своё название: он находится на самом рубеже, который разделяет блокпосты украинских солдат и ЛНР. А война пришла в наш город 22 мая 2015 г. ровно в 4 часа, как по расписанию арийской пунктуальности. А сегодня на окраине города был серьёзный бой. Приехал я на ж/д вокзал, чтобы заснять на видео разбитые осколками стены и потолки для нашей электронной газеты. Также надеялся, что как-то проберусь к мосту через Донец, чтобы сфотографировать ещё и разбитую технику, и подорванный мост. Меня тормознули украинские солдаты на блокпосту и предложили не соваться к мосту по дороге: могу получить шальную пулю – в лесу много боевиков… Я решил обойти. Лишь только немного углубился в лес, как недалеко раздался зловещий хлопок взрыва. Прямо на меня бежал молоденький солдат. «Там растяжки, не лезьте туда…» – выкрикнул он слабеющим хриплым голосом и упал. Я подбежал к парню… он не дышал. В его открытых глазах словно застыл вопрос: за что же теперь мы, украинцы, убиваем украинцев, русские русских? Зачем снова к нам пришла война? Я взял левее моста и пошёл тропинкой. Незаметно вышел к кладбищу. Нашёл родную могилу, присел на лавочке. С фотографии на меня смотрел мой отец – Петрушенко Дмитрий Трофимович. Офицер, танкист, прошедший дорогами войны до стен Рейхстага. «Вот и к нам пришла война, отец», – сказал я в тишину. Ветер тихо перебирает лепестки бумажных цветов в металлической вазе у надгробия, словно время листает страницы жизни. – Когда вы с мамой за праздничным столом поднимали тост «за мир», я с братом и сестрой переглядывались иронично, мол, какая ещё война может быть у нашего поколения. Оказывается, может быть... А война… у неё не женское лицо, говорят. Да откуда у неё лицо? Оскал звериный. Расстрелять бы её саму перед строем людей. А в твою войну расстреливали друзей перед строем людей. Помнишь, как в твоём рассказе? Декабрь 1942-го Готовились к генеральному наступлению по всему фронту. Выпала небольшая передышка. Я беседовал с друзьями-разведчиками, вернее, мы спорили. Они мне доказывали своё: как трудно в «минус 30» дотащить «языка» живым до своих, а я им как танкист доказывал своё: как сложно в те же «минус 30» ремонтировать свою «тридцать четвёрку». Настроение было плохое. Прошёл всего один день, как погиб мой хороший товарищ, тоже лейтенант, танкист, комвзвода Николаев. Глупо так погиб. Была у нас специальная команда кинологов, которая готовила собак-смертников. К собаке привязывалась взрывчатка с антенной взрывателя. Собаки обучались таким образом, что когда они слышали работающий двигатель танка, то бросались под него. Обычно это были немецкие овчарки. Умные животные, легко поддавались обучению. Вот и получалось: немецкие овчарки подрывали немецкие танки. А тут – глупейшая ситуация получилась. После очередного обучения на одну из собак надели настоящую взрывчатку со взрывателем. Решили проверить, как она будет на себе держать этот груз. Не будет ли сбрасывать. А в это время Сергей Николаев взял и завёл свой танк, что стоял невдалеке. Двигатель решил прогреть. Овчарка услышала рёв мотора, вырвалась и бросилась под танк... Немецкие пушки не могли взять эту «тридцать четвёрку». Как завороженная была – везде выживала. И её командира Николаева называли бессмертным... Это уже в самом конце войны, в мае сорок пятого, в Берлине, мы справили поминки по всем погибшим. Обошли ночью логово фашистов в полной темноте, без света фар. Потом, в один миг, Берлин осветили сотни прожекторов и фары наших танков. Я скомандовал своим экипажам: «Вперёд! На Рейхстаг! – И глядя на убегающих немцев, стал перечислять погибших своих друзей: – За Николаева! За старшину! За комбата!..». Но это было потом. А пока – зима 42-го. Разошлись мы с разведчиками по разные стороны, каждый остался при своём мнении. А на следующий день встретил я их у фельдшера. Никитичем его звали солдаты. Притащили они по снегу, в лютый мороз, «языка» – матёрого немецкого офицера. Заботились о его здоровье больше, чем о своём. Ватниками своими прикрывали. Сами промёрзли до костей. Смотрю, просят у фельдшера спирт. «Нет, – говорит Никитич, – спирт находится в спецпакетах противохимической защиты». – Да брось ты, старшина, – говорят разведчики. – Сколько мы уже воюем! Никакой химической атаки никогда не было. – Помрём ведь от переохлаждения, старшина. На твоей совести смерть наша будет... Не знаю, что они ему ещё там говорили... Но уговорили. Распечатал он несколько пакетов. А на следующий день по закону подлости – полковая проверка во главе с генералом. Проверяли полную готовность к наступлению. Что дальше... Дальше сработал закон войны. Пакеты химзащиты оказались вскрытыми, спирт украден... Трибунал! Зимним утром выстроили полк под линеечку. Вдоль строя ведут старшину фельдшера. Он держится достойно, смотрит в глаза ребятам-развёдчикам. А они опускают глаза, смотрят под ноги, в снег... Говорят, солдаты не плачут. Плачут! В тот день плакали сильные и мужественные парни из разведки, которым он помог. Его расстреляли перед строем. ...И падал снег. Был светлым зимний день. И было страшно умирать ему. Я б перед строем всех живых людей Из всех винтовок расстрелял войну!