Про тряпичника

1957 год. Мне пять лет. Как мы выживали в сибирском городке Анжеро-Судженске, я не понимаю! Ни о каких развлечениях, радостях, мороженых-пирожных мы и не помышляли. Потому что ничего о них не знали.

Игрушек тоже не было. Мама шила мне куклы из тряпок, набивала их серой ватой, а потом химическим карандашом старательно выводила черты лица. Куклы выглядели смешно: с растопыренными в разные стороны руками, вытаращенными на пол-лица глазами и торчащими в разные стороны нарисованными ресницами. Две точки — нос, фигурные губки… Химический карандаш, обильно смоченный слюной, расползался по белому материалу от старой простыни. От этого сшитая кукла казалась чумазой, но всё равно была очень родной и любимой. Каждая из кукол имела свой характер: одна — грустный, другая — весёлый. Всё зависело от черт лица, нарисованных мамой.

Незамысловатые, простенькие игрушки можно было приобрести и у тряпичника. Мы собирали всякий мусор: кости, тряпки, верёвки, бумагу, бутылки, пробки. Этот хлам копили, чтобы позже сдать тряпичнику и получить взамен шарики, свистульки, ленточки, пуговицы. Даже пластмассовые пупсики бывали. Но за пупсика надо было отдать довольно много килограммов ненужных вещей. Иногда маме удавалось выменять на эти тряпки кусок ткани. Тогда она шила нам что-то новенькое.

Улицы и подворотни в городке были чисты: тряпичник брал всё! В яму выливались только помои — и эта яма всегда отвратительно воняла хлоркой, как и уличные туалеты за бараком. Тряпичники, в сущности говоря, собирали мусор. Всё собранное увозилось и сдавалось на переработку: на ткацкие фабрики, на бумажные для производства бумаги, в инвалидные артели для изготовления столярного клея, и так далее.

Однажды мама легла отдохнуть. А я села за стол и начала рисовать. Карандаш был один — химический. Я его тщательно облизывала и выводила на бумаге разные важные вещи. Тут мой взгляд упал на маму. Мама была модница. Её брови всегда были в идеальном порядке. Она их подрисовывала чёрным карандашом, который прятала от всех подальше. Этим же карандашом ставила на щеке мушку. Это было очень модно. Мне не понравилось, что в этот день мама не подвела брови, и мушки на её лице не было. И я исправила эту оплошность. Мама крепко спала и улыбалась во сне. А я радовалась, что маме нравится то, что я над ней вытворяю. Щедро смачивая слюной химический карандаш, тщательно вырисовывала маме брови. Да не просто обычные брови, тонкие, чуть заметные, а настоящие — широкие, изогнутые дугой! Над губой поставила жирную мушку — и залюбовалась своей работой.

Вдруг с улицы донёсся знакомый клич:

— Тряпки, кости, бумага! Налетай, налетай, наш товар выкупай!

— Мама, тряпичник приехал, побежали, а то всё расхватают!

Мама подскочила, спросонья схватила приготовленный мешок с разным барахлом и мусором, и мы понеслись во двор. Телегу уже обступила толпа. Тряпичник важно восседал на телеге рядом с огромным ящиком, а внутри ящика чего только не было! Он не спеша взвешивал ручными весами тряпьё, открывал этот ящик и так же не спеша, не обращая внимания на нетерпение покупателей, менял ненужный хлам на безделушки.

Мама уже протискивалась к продавцу поближе, расталкивая неугомонных детей, как вдруг… начался хохот! И всем стало не до вожделенного товара! На маму показывали пальцами и громко смеялись. Все! Затем жестокая толпа заметила меня. И дети стали прыгать вокруг и тыкать пальцами мне в лицо.

Мама схватила меня и потащила домой. Глянула в зеркало, схватилась за голову, затем за отцовский ремень. Я спряталась под кровать — как я успела под неё проскочить, не помню.

Мама долго отмывала своё лицо. Кое-как вытащив меня за ноги из-под кровати, больно тёрла и мою мордаху. Ведь, смачивая химический карандаш, я вся измазалась: фиолетовыми были губы, щёки, даже нос…

Соседи долго посмеивались надо мной, припоминая мне, как мамку свою украсила. Вот такие тряпичные дела. А рисовать люблю по сей день.