Березка

Пламя пожирало всех, кого она любила, оно сжигало их корни, иссушало их соки, испепеляло сердца. Оно подбиралось и к ней, застывшей от ужаса, и единственное спасение — бежать. Бросить всех и сбежать. Малодушно, подло, с ненавистью к себе.

Она побежала.

Неуклюже, спотыкаясь и падая с непривычки, слыша далёкие крики, от которых в жилах всё застывает, ненавидя себя за трусость — бежала. И она спаслась.

Она походила на остальных — мудрая Осина научила, — но порой некоторые замечали её зеленоватые косы, изумрудные глаза, бледную кожу с тёмными полосами вокруг запястий и лодыжек; подолгу глядели, потом отворачивались. Вопросов пока не задавали. День-другой — придётся бежать дальше, бежать вечно, бежать от стыда, от гнева, от трусости. Но это после, а пока передышка, пока она глядит сквозь страх, что её разоблачат, сквозь боль, сквозь ненависть к себе — она глядит на мир. А мир глядит на неё. Особенно внимательно глядит один: молодой, красивый, голубоглазый, настоящий принц — всё как сказках мудрой Осины. «Но помни, люди опасны, нет им доверия», — говорила она, обучая реликтовому искусству обращения в человека.

Да, люди опасны, это они подожгли лес, это они в том году срубили Осину, с чьей мудростью мог соперничать один только Дуб.

А юноша всё больше улыбался, и уже позвал на реку, и она пошла. Ненавидя себя за предательство, ненавидя его за людскую природу, вспоминая о гибели леса — пошла. Он что-то говорил, глядел куда-то, а она всё думала, что будь настоящим человеком, то утопилась бы в этой реке и не мучилась. Но она не утонет.

А он всё говорил. И говорил. И говорил. И продолжает говорить уже много лет, и ничего не спрашивает, ничему не удивляется, а она всё живёт в посёлке, и зеленоватые косы её поседели, и полосы на запястьях и лодыжках побледнели, и глаза поблекли, и стала она почти что человеком, вот только по-прежнему ненавидит себя за трусость.