Кто нам светит

Лампа на полке в углу чулана была из жёлтого блестящего металла, на высокой ножке, а тонкое вытянутой формы стекло вставлено в узорчатый ободок. Сбоку укреплён из  блестящей жести диск-отражатель, чтобы лампа давала больше света, когда её зажигали. С другого бока виднелась маленькая круглая ручка, поворачивая которую, можно было прибавлять или уменьшать фитиль, регулируя пламя.

Зажигали лампу по утрам и долгими осенними и зимними вечерами, когда весело кипел-шумел самовар, за вечерним чаем велись интересные разговоры, устраивали семейные чтения.

Когда с лампы стёрли толстый слой пушистой серой пыли, протёрли стекло, она как будто проснулась. Приоткрыла глаза пошире, вздохнула и спросила – а где все остальные? И на вопрос об остальных пояснила – свеча и лампочка! Вот что она поведала.

Давным- давно избы и дома освещались лучинами и свечами. Для свечей делали особые подсвечники. Свечу ставили в центр стола, и от огонька воск постепенно таял, свеча «плакала», капельки воска начинали стекать вниз по ней, застывая причудливыми узорами. Свечи были большие – для освещения комнаты и маленькие, которыми украшали ёлочные лапы на Новый год и Рождество. А ещё были именинные, их укрепляли на пирог по числу лет именинника. .Особые свечи старушки зажигали перед образами, принеся их из храма.

А потом появилась я – керосиновая лампа. Ох, хороша я была в молодости, не буду скромничать – стройная, вся блестящая, сияющая новым стеклом. А как светло становилось в комнате, когда по вечерам меня зажигали! Только нужно было следить, чтобы вовремя налить керосина да не коптил фитиль. А я в ответ сияла, как солнышко и старалась светить так ярко, что и тени почти не оставалось.

Свечами начали пользоваться всё реже. В комоде, наверное, до сих пор лежат , ненужные.

И вправду,, в верхнем ящике комода лежали, завёрнутые в плотную бумагу, свечи, совершенно новые с чистым еле видным фитильком. Когда их взяли в руки, они будто ожили от человеческого тепла, даже залоснились от ожидания, и вновь загрустили, почувствовав прикосновение серой бумаги и твёрдое дно ящика.

А потом – продолжала керосиновая лампа - провели электричество, и появилась лампочка. Я помню, как все радовались.

Сначала лампочка держалась скромно, но услыхав лестные слова про себя, заважничала. Загораясь под потолком, она сияла от гордости, переливалась радужным светом и считала себя солнышком

Иногда что-то случалось, и даже включенная лампочка не зажигалась, мы слышали, как говорили – света нет! И тогда вспоминали про нас – меня и свечку. И мы всегда были готовы прийти на выручку – горели и светили. Лампочка на нас обижалась, а потом поняла, что мы ей не враги, мы все заняты одним делом.

У каждой из нас свои особенности. Например, свеча не может гореть и светить сильнее и ярче, она всегда одинакова, и она исчезает навсегда, когда догорает до конца. Меня, керосиновую лампу, можно заставить быть ярче и сильнее, поворачивая ручку и уменьшая или увеличивая фитиль. А лампочка могла гореть долго-долго, а иногда вдруг быстро гасла, перегорала.

Если нам удавалось собраться вместе, мы вспоминали разные интересные случаи: то как раньше гадали при свечах перед зеркалами, то лили воск в кольцо; то как сильно выкрутили фитиль и моё стекло лопнуло, а запасное на бечёвке «повесили» на муху, приняв её за гвоздик на стенке этого чулана; то как перегоревшую лампочку совали в дырявый носок, когда его штопали…



Свечи придавали особое очарование и таинственность танцевальным вечерам, литературным беседам, именинам.

А я всегда была наготове на случай при разных аварийных ситуациях – когда гас свет, а свечей не оказывалось в запасе, зажигали меня.

Мы всегда знали – у нас нет причин завидовать друг другу, мы нужны людям. Это главное!

Вот что поведала однажды старая керосиновая лампа.