Этот странный, странный дом

Дом этот стоял почти в самом центре города, но был таким ветхим, что мало кого интересовал. Меня он заинтересовал только потому, наверное, что я часто про­езжал мимо него и камни, выпадающие из его карнизов, то и дело выкатывались на дорогу и мешали проезжать. Однажды я все-таки остановился и решил посмот­реть, что это за здание такое?

Дом был очень старым, своеобразным и строился, чувствуется, на века. Но в нем уже давно никто не жил, и он медленно разрушался.

Я долго ходил-бродил по нему и за этими разрушениями наконец увидел, каким он был когда-то красивым — с мрамор­ными колоннами, панелями из полиро­ванного дуба и большими теплыми ками­нами.

Поднялся на второй этаж, еле-еле открыв дверь. Там даже мебель осталась. Тяжелая, красного дерева, покрытая толстым слоем пыли. Диваны и кресла были обтянуты ко­жей, толстой, но податливой. На стенах кар­тины — темные, все в паутине.

Дом мне понравился. Я навел справки и купил его.

Долго думал, подо что бы мне его при­способить, и решил перевести туда свое представительство.

Позвал своих помощников.

Осмотрели дом.

На поверку он оказался не таким уж и плохим.

Крыша оказалась целой. Вроде, и сте­ны снаружи не были разрушены. Непо­нятно, откуда кирпичи падали...

Послал туда целую армию уборщиков и ремонтников. А когда после их наше­ствия приехал в этот дом, то не сразу уз­нал его.

Дом не просто уже не казался ветхим, он, если можно так выразиться, даже по­молодел. Это чувствовалось во всем. Он не только внутри, но и снаружи стал чище и новее, хотя как раз снаружи-то за него еще не брались.

Двери открывались без малейшего скри­па. Перила на ощупь были теплыми. Зана­вески пропускали ровно столько света, сколько было надо моим больным глазам.

Я вошел в свой кабинет.

От массивного стола веяло солиднос­тью и надежностью. Кресло было высо­ким и располагало к вдумчивой работе. Метко светила настольная лампа. Справа на стене висел портрет какого-то седого джентльмена. Приемная тоже понрави­лась и мне, и моему помощнику.

Вскоре все службы расположились по своим кабинетам. Подключили телефоны — и работа моего агентства началась...

Дела поначалу шли неплохо.

Работников я набрал серьезных, но улыбчивых. И клиенты были довольны. Казалось, и дом повеселел: окна стали чище, паркет перестал скрипеть и краски на старинных картинах стали сочнее.

Мой же стол посолиднел и посерьез­нел. А кресло стало мне прямо как родное — мягкое, уютное...

Солнце все дни светило в наши окна.

Вскоре я подметил закономерность: чем лучше дела в фирме, тем дом казался чище, новее и свежее.

Чем лучше работал человек, тем све­жее делался воздух в его кабинете, сту­лья мягче, а мебель новее.

И наоборот: если дела у нас шли плохо — дом как бы съеживался, дряхлел. А у тех, кто с клиентами работал наплевательски — и воздух дурнел, и мебель разваливалась, и двери переставали открываться. Мне сра­зу становилось все ясно, и я таких неради­вых работников моментально выгонял или принимал иные меры к исправлению.

Минул год.

Дом мой превратился почти во дворец. Все в нем прямо дышало благополучием и успехом. От этого и мы все заметно помолодели и поздоровели.

А однажды ко мне пришел посетитель.

С предложением.

Предложение было хитрое, с некото­рым душком. Но заманчивое. Денежное...

И я согласился.

Развернули работу по этому его предло­жению, и пошло... Деньги потекли рекой.

Но рекой же потекли иски и жалобы.

Я был так увлечен работой, что пере­стал замечать и сам дом, и то, что в нем творится. А когда заметил, был неприят­но удивлен переменами.

Сотрудники стали злыми, неприветли­выми. Двери в их кабинетах скрипели, как больные, стулья разваливались. И мой собственный кабинет потемнел. Кресло как-то съежилось, сделалось жестким. Окна покрылись пыльной пеленой.

Я вызвал помощника и поинтересовал­ся, в чем тут дело. Он пожал плечами и ска­зал, что дом моют и подновляют буквально каждый день, а он разваливается прямо на глазах. И мебель с лестницами тоже.

Я призадумался. Раз дом ветшает и сна­ружи, и изнутри, то ясно — почему: я в своем деле поступился нравственными принципами. Значит, надо что-то делать... Либо начинать капитальный ремонт дома, либо свертывать сделку, которая постепен­но превращала меня и мою фирму в чу­дищ, ломающих души людей и наживаю­щихся на их горе и простоте душевной.

И решил: плевать на дом.

Пусть себе разваливается.

Пусть захламляется.

Пусть скрипит и пылится.

Я свое взять успею.

Как-нибудь проживем. И сквозь мут­ные окна мир виден...

Но ничего у меня не вышло.

Дом разрушался.

Сотрудники стали подвертывать и ло­мать ноги на шатающихся ступеньках. На машину мою обвалился карниз и разнес её вдребезги. Сгорела вся охранная сиг­нализация. Охрана разбежалась. Даже мой верный помощник бросил меня, ушел вместе с телефоном. Мраморные колон­ны вскоре выкрошились. Дорожки во дво­ре заросли репьем и крапивой. Даже сол­нца теперь не стало видно — все дни над домом висела тяжелая свинцовая туча.

А в один прекрасный день дом не пус­тил меня внутрь. Я не смог открыть дверь — ручка оторвалась!

От злости плюнул я на дом.

Какая-то птица, подлетев к дому, вдруг резко спикировала и облетела его с боку, не позабыв с высоты нагадить мне на ма­кушку...

Почесал я голову...

Посмотрел вслед гадкой птице...

И подумал:

«Ладно, другой дом найду... Не такой странный... На мой век чужих домов хва­тит».