Хроники одной еврейской семьи( продолжение8)
Г Л А В А 10
Конечно, Исаак не был так популярен, как все эти мировые скрипачи, но, безусловно, обладал талантом. Скрипка в его руках пела, и звук ее передавал все оттенки: она плакала и ласкала, мелодия уходила в голубое небо, и никого не было между ним и Создателем. В этот миг ему не нужно было ни публики, ни оваций – он играл Богу, и слеза упала из всевидящего ока, и люди, стоящие вокруг играющего Исаака, безмолвно плакали, не стесняясь своих слез. Все настолько были поражены его игрой и звучанием, что даже когда он остановился, еще какое-то время стояла оглушительная тишина. Такой игры и такого звучания никто и никогда не слышал - и по красоте и по эмоциональному настрою.
Исаак положил скрипку и подошел к своей Дворе.
- Тебе понравилось? – спросил он свою жену.
Она стояла, счастливо улыбаясь, и по ее прекрасным розовым щечкам все еще текли слезы.
- Я люблю тебя Ися, - только и смогла сказать она, и принялась целовать Исаака.
Крики и поздравления неслись со всех сторон, люди старались продраться поближе к Исааку, и вскоре они оказались в большой, орущей толпе. Каждый норовил похлопать Исаака по плечу и пожелать счастья и благополучия. Тут оркестр опять выручил его, заиграв веселый танец. Ну а как же без танцев на еврейской свадьбе! Со всем возможным задором вжарили, иного слова и не скажешь, танец – фрейлехс, да так, что люди прямо запрыгали от удовольствия – этот танец был одним из любимых в то время.
По ритму фрейлехс напоминает твист, но в нем есть определенный набор движений, своеобразная походка - люди становятся в одну линию или круг, а если танцор более других искусен в этом танце, то он выходит в середину круга и задает общий тон. Чем больше народу участвует, тем лучше. А уж после фрейлехса обязательно идет танец под названием «шер» – это тоже старинный танец, обожаемый евреями, живущими в Европе. По преданию, он возник у портных. В нем наглядно изображался процесс шитья. На еврейских свадьбах шер символизировал обычай стричь невесте, накануне свадьбы, волосы. В древности шер танцевали только женщины, но в описываемое время он изменился, и его танцуют парами и мужчины, и женщины. Во время танца часто меняются партнерами. Делается это примерно так – двое мужчин выходят вперед, поворачиваются друг другу правыми плечами, а затем левыми, и каждый встречается с женщиной. Таким образом, движение мужчин напоминает портновские ножницы. Танец этот зажигательный и очень зрелищный.
Обычно танцы сопровождаются текстами и песнями, которые в большинстве взяты из Торы и других священных книг – это молитвы, обращенные к Всевышнему. И каждый раз, когда танцоры с мольбой вздымают руки к небу, возникает ощущение, будто душа устремляется к Богу. В каждом танце из тех, которые были на свадьбе у Исаака, была своя особая прелесть, свой, присущий только этому месту колорит, но объединяет их одно - в разных странах мира их танцуют ЕВРЕИ. Больше двух тысяч лет они были рассеяны по всему миру, но не растеряли свою национальную культуру. Соединившись с национальными традициями других народов, она лишь обогатилась, не потеряв присущего ей колорита.
Пировали несколько дней, приходили поздравлять Исаака совсем уж незнакомые люди. Танцев и песен на этой свадьбе было много – веселая была свадьба, но и этому мероприятию пришел конец.
И потекли будни этой семьи. Исаак по-прежнему ездил за товаром, пропадая по целым дням. Он возвращался только поздно вечером. А по воскресениям он играл в оркестре, в парке. Музыканты, которые были у него на свадьбе, после того, как услышали сольную игру Исаака, стали относится к нему с большим почтением и уважением. Ведь раньше, когда Исаак играл только свою партию в оркестре, было не очень понятно, насколько он хорошо играет, но после его свадьбы, его много раз просили сыграть что-нибудь с оркестром в качестве солиста, но Исаак отказывался, ссылаясь на то, что для такого исполнения нужно специально заниматься на инструменте, а на это у него нет свободного времени .
Но вот однажды, несколько богатых евреев, содержащих городской парк, сами предложили Исааку оплатить время, затраченное на репетиции, для исполнения концертной программы.
- Послушай сюда, – сказал один из встретивших его после концерта человек, – общество уже давно наслышано о твоем мастерстве, некоторые даже слышали, как ты играешь, и поэтому мы хотим предложить тебе сыграть целый концерт, на свой выбор любых произведений, – продолжил он менторским тоном.
Манера, с которой разговаривал подошедший, Исааку не нравилась, но он привык слышать такие интонации от своего тестя, и только лишь слегка поморщился. Собеседник растолковал это по-своему.
- Мы знаем где и как ты работаешь, – опять начал он в своей манере, – но не переживай, все издержки, которые ты понесешь, в результате твоей подготовки, мы компенсируем.
Задумался Исаак. С одной стороны, он не хотел вступать ни в какие переговоры с этими делягами, но с другой – второй такой возможности может и не быть, и дело не в том, что он не может играть, а в том, что он не может бросить свою основную работу. Отец в последнее время сильно сдал и деньги, которые они зарабатывали, напрямую зависели от Исаака. Брать деньги у своего тестя Исаак категорически не мог, да и вообще старался держаться от него подальше, живя своей семьей.
- Я подумаю – только и ответил Исаак.
- Вот и хорошо, – потирал руки человек, сразу понявший, что вопрос решенный, – и посоветуйся со своим тестем, он у тебя – голова.
Ни с каким тестем разговаривать Исаак и не собирался. Он пришел к своему, сильно постаревшему отцу, и рассказал об этом предложении.
Выбирать, конечно, тебе, о чем речь, – сказал отец Исааку, – но будет ли это иметь продолжение, большой вопрос, а клиентов потерять можно на раз-два. Наш магазинчик кормит нас уже 15 лет, вот и ты вырос в нем, и твои братья и сестры. Но я вижу, как тебе хочется играть на скрипке, ну да ладно, пару, раз и я смогу тебя подменить. Хорошо, давай согласие на один концерт, а там посмотрим, – закончил отец.
Двора зная об этом предложении, очень обрадовалась, когда Исаак рассказал ей о своем согласии.
- Любимый, – воскликнула она, – ты у меня такой талант, ты будешь блистать на этой сцене, все мои знакомые подруги просто обзавидуются мне. А уж как папа будет доволен, ты себе не представляешь!
- Азохен вей! Как будет доволен твой папа, я представляю. В разговоре со своими толстосумами он уже представляет дело так, что будто это он занимается со мной на скрипке, и учит меня всем премудростям игры, – ворчливо сказал Исаак.
- Ися, прекрати! – в который раз заступилась Двора за своего отца.
- Он столько делает для нас, столько помогает. Ты просто несправедлив к нему.
- Самое главное, что я не прошу его об этом, более того стараюсь вообще с ним не разговаривать.
Вот этого он как раз и не понимает, и оттого обижается.
Такие короткие разногласия между Исааком и Дворой периодически возникали, но были они скоротечны, потому что молодые сильно любили друг друга и подолгу спорить не могли. Обычно Двора первая подходила к Исааку, обнимала его и крепко целовала, на этом все споры и заканчивались. Вот и сейчас она подошла к нему и сказала с такой любимой Исааку интонацией:
- Ты меня любишь, Ися?
- Да, любимая, – всегда отвечал Исаак, потому, что когда она так подходила и спрашивала, он сразу терял волю и возможность отстаивать свое мнение.
Исаак дал согласие. Согласовали программу выступлений, и он начал готовиться.
Когда-то, во времена занятий с кантором, Исаак выучил специальные приемы для развития техники, и сейчас эти знания ему пригодились. Хоть и много воды утекло с тех пор, а не забыл Исаак свои занятия с кантором. Не забыл он и как ставил ему кантор руку, как учил его нотной грамоте, вибрации. Обладая природным слухом, Исаак свободно импровизировал на заданные учителем темы. Другое дело, что жизнь музыканта у него не сложилась, но и те годы, проведенные на занятиях с учителем, даром не прошли.
Все шло своим чередом, но однажды отец Исаака Аарон, утром позвал его к себе. Когда Исаак зашел к нему в комнату, он сразу заподозрил неладное. Тот лежал на кровати бледный, немощно откинув голову на подушку.
- Сынок! – почти простонал он, – ты прости меня, ради Бога, сегодня я должен был уехать за товаром, да вот все никак не могу подняться, а меня будут ждать, по рукам уже ударили и все согласовали. Да и с конем последнее время сладу нет, уж я его и так и этак, а все норовит взбрыкнуть или укусить, по тебе, бедолага, скучает.
Смотрит Исаак на отца, прямо слезы на глаза наворачиваются, и про себя думает:
- Ну и дал же мне Господь родиться таким глупым и бестолковым. Самолюбие свое потешить захотелось, счастье свое в другом месте задумал поискать, а про отца родного и думать забыл, пошли мне, Господи, исцеление, а вслух сказал:
- Это ты прости меня отец, Бога ради, я один у тебя такой непутевый – ведь ты всегда меня учил: от добра добра не ищут, еврей должен всю жизнь без ропота принимать и радоваться хлебу, дарованному свыше, а меня несет все куда-то, об отце забыл, о Боге забыл. Но уповаю, может сжалиться надо мной Господь, внемлет гласу моему, обратит милосердие ко мне.
Набожный был Исаак, хоть и не показывал людям этого, ведь не только музыкой с кантором занимался, но и о Боге много разговоров было, и Тору они вместе читали, и разъяснял ему непонятное кантор.
- Ни в коем случае не вставай, – сказал ему Исаак, – я сам везде управлюсь, главное, не переживай.
- А как же концерт?
- Ой, я тебя умоляю, концерт не убежит, я уже готов, – Исаак пошел запрягать свою лошадь.
А что, дело знакомое: надел хомут, закрепил оглобли, дал корочку хлеба, и пошел потихоньку.
Выехал из города - красотища кругом, спокойно на душе у Исаака, отца вот только жаль - совсем, сдал старик, ну да ничего, даст Бог, поправится.
Дорога знакомая, едет Исаак и напевает вполголоса отрывки из произведений, которые собрался исполнять на концерте. Вдруг как тряхнет его, наклонилась резко повозка, и вылетел Исаак с козел, на землю полетел и ударился больно. Поднялся с земли, чертыхаясь, смотрит – одно колесо в пыли на дороге валяется. Присмотрелся Исаак и охнул - передняя ось переломилась. Давно уж думал он, что пора менять переднюю ось, да все руки не доходили.
- Ну, вот сейчас и дойдут руки для починки - подумал Исаак.
- Ладно,- решил он, - день только начинается, авось и успею.
Огляделся, вокруг не души, в обе стороны дороги не то что повозки, так и ни одного странника. В другой раз едешь, только и успевай покрикивать, чтобы дорогу уступили, или подвезет кого, а нынче, как назло, никого, только птички издевательски чирикают.
Повозка- то тяжелая, одному трудно ее приподнять - и так попробует он подлезть и этак, ничего не получается. Призадумался Исаак.
- Рычаг нужен или палка толстая – тогда приподниму, - решил он.
Присмотрелся, ничего подходящего не видно.
- Что же это такое, – в сердцах воскликнул он, - когда не надо, постоянно кто-то под ногами крутится, а тут…
Побежал Исаак к лесу, благо недалеко было, выломал лесину, попробовал, вроде, крепкая. Ну, теперь должно получиться. Подсунул лесину под телегу, приноровился, приподнял повозку – одной рукой на плечо лесину положил, а другой колесо подправлять начал.
- Все получилось – подумал он – сейчас клин забью, и готово. Потянулся рукой, чтобы заклинить колесо, и в этот момент соскочила лесина с плеча и прижала левую руку к тележной оси. Жуткая боль обожгла все тело, рука сразу как будто онемела. Исаак упал на колени и громко завыл в голос, пытаясь высвободить руку, казалось, что кисть уже оторвана, хотя это было не так. Любое движение причиняло нестерпимую боль. Он будто был в капкане, словно лис, почему - то пришло в голову это сравнение, ну прямо хоть отгрызать руку придется. Сколько-то прошло времени, а только услышал Исаак, как вроде повозка, какая – то едет. И точно, крестьянин с сенокоса возвращался. Остановилась телега, и подбежал коренастый мужичонка.
- Экось тебя скрутило-то, милок, – сказал тот,- ну потерпи, щас я тебя освобожу.
Подхватил он палку, подсунул под телегу, поднажал и высвободил Исаака. Отвалился тот от своей повозки, упал на спину и боится на руку взглянуть
- Эй, – спрашивает, - как тебя зовут?
- Микола, – отвечает крестьянин.
Это был обычный человек, украинец, который по счастливой случайности проезжал мимо, и если бы не он, то руку, впоследствии, наверное, пришлось бы резать.
- Посмотри что у меня с рукой, – с мольбой в голосе попросил Исаак.
- А шо, на месте рука-то, тилько посинела трохи, – ответил тот со своим малоросским говором, – ништо, у нас в селе добрый дохтур, тебе на раз руку-то перетянет, и опять поедешь, как миленький.
Пересилив себя, посмотрел Исаак на руку и чуть в обморок не упал: вся кисть набухла и почернела и дальше до локтя тоже уже синеть начала. Если бы не этот Микола, почитай все, без руки бы остался совсем.
А тот, пока суть да дело, быстро поставил колесо на место, привязал за уздечку лошадь Исаака к своей лошади, и говорит:
- Давай, милок, я тя подсажу на свою телегу и поедем к нам, к дохтуру.
Сказано – сделано. Поднял он Исаака, на руках донес, и положил осторожно в сено, но как не старался, а боль в руке была сильной и от любого толчка отдавала по всему телу. Но делать нечего, тронулись они, и неожиданно быстро, за косогором, показалось довольно большое село.
- Виш – говорит Микола, - ужо и приехали, а вона в той хате и дохтур пользует, - и показал в сторону своей рукой.
- Да, батенька, – проговорил пожилой врач, осматривавший руку Исаака. Свечку Николаю угоднику надо поставить тебе и нашему Миколе. Если б не он, – гангрена тебе обеспечена, и не смотри так на меня, я чай не слепой, вижу, что ты еврей, а только молиться тебе на Миколу надо.
Но неправильно истолковал его умоляющий взгляд пожилой доктор, совсем не о том думал сейчас Исаак. Конечно, он безумно благодарен был этому крестьянину, и не остался бы перед ним неблагодарным.
- Что у меня с рукой, – с дрожью в голосе спросил Исаак.
- На месте твоя рука, не бойся, не отрежем. Ну, перелом в кисти, и еще два пальца сломаны, гематома большая – это совсем ерунда, в свинцовой повязке она быстро сойдет, а на кисть и пальцы я шину наложу и повязку сделаю. Через месячишко опять по своим еврейским делам кататься будешь, – с бодростью в голосе произнес свой вердикт доктор.
- Через месячишко! – Исаак тихо ахнул.
- Что, не веришь? – доктор рассмеялся. - Это у вас, когда взаймы попросишь одолжиться, то ждать до прошлогоднего снега будешь, а я уж за свои слова отвечаю.
Пока они разговаривали, доктор быстро и, видно, профессионально, занимался с рукой Исаака и довольно скоро сказал:
- Ну вот! Повязка готова, укол я тебе сделал и пока болеть не будет, ну а потом, вы народ терпеливый, не переживай, заживет твоя рука.
Все-то время, пока Исаак находился в комнате, у доктора, он был, как в тумане, и уже не столько боль в руке занимала его мысли, сколько то, что концерт, к которому он готовился, уже точно не состоится. И будет ли он вообще играть на инструменте, и как он будет жить без скрипки?
Он не помнил, как сел на свою повозку, как доехал до дома. Помнил только, как жена, увидев его, перевязанного, запричитала и заохала, увела в комнату и, видя его состояние, ничего не спрашивала, уложив его на кровать. И сразу, едва коснувшись головой подушки, Исаак провалился в глубокий сон. Не слышал он, как подходил к нему его отец и гладил по взмокшему лбу, причитая, что это он во всем виноват, и не отмолить теперь этот грех, вовек, у Господа.
На следующее утро к Исааку пришел его тесть. Посмотрел на него, как бы с сожалением, и сказал:
- Подвел ты меня Исаак, сильно подвел, – я уже и билеты на наш (на этом слове он сделала ударение) концерт почти все продал, теперь придется обратно деньги возвращать. А ведь у меня репутация, – снова со значением заметил он, и в голосе ни капли сочувствия, одно раздражение. Ну, да ладно, мне некогда, – деловым голосом произнес он, - поправляйся скорей. Одно только меня успокаивает, что ты только руку покалечил, а не что другое, - с намеком добавил всезнающий тесть.
Прав был тесть, ничего против и не скажешь, – не было у него пока внуков, как ни хотелось. Не знаю, в чем тут дело, а не дал пока Господь счастья материнства, его жене Дворе, уж, как ни старались.
Прошел месяц, и точно, не обманул доктор, и опухоль давно спала, вот и повязку с руки сняли. Надо сказать, что шевелил Исаак иногда пальцами, немножко и больно было, а все-таки чувствовал он в пальцах какое-то неудобство. А, уж когда совсем повязку сняли, то увидел он, что средний и указательный палец срослись не совсем правильно. Оно и не так в глаза бросалось, но сразу Исаак понял, что на скрипичной карьере можно ставить крест.
Переживал Исаак, очень сильно переживал о случившемся, даже волосы в некоторых местах на голове поседели. Много ночей не спал спокойно Исаак, прокручивая события того дня и все представлял, как бы случилось, и так и этак…
Так и переживал бы дальше, если б не повстречал знакомого раввина.
- Смотрю я на тебя Исаак и диву даюсь, до чего ты глупый и неблагодарный человек, - начал раввин, – за то, наверно, и Господь тебя наказывает. Сколько людей вокруг тебя горе мыкают, хлеба досыта не едят, мерзнут в стужу, голодают, а ты все честолюбием своем маешься, гордыню никак унять не можешь. Грех большой тебе стенать и жаловаться, все у вас в семье сыты, обуты, каждый день продукты из деревни свежие: сметана, сыр, масло и рыба в каждую субботу, и все своим трудом добыто, и за все заплачено. Глядят на вас люди и по-хорошему завидуют. Так на то ж мы и евреи на свете, чтоб своим трудом и терпением пример другим подавать. Не гневить надо Господа, все дающего от щедрот своих, и всех по труду их питающего, а славить горячо и истово и тогда пошлет он нам исцеление истинное, а не притворное, и заступится за нас, евреев потому, что больше за нас заступиться некому. А за то, что гневишь ты Бога нашего денно и нощно, то он и наказывает тебя, деток тебе родить не дает, чтобы образумился ты. И велик тот грех и наказание за него сполна получишь. Пророческими оказались эти слова, только вспомнил об этом Исаак много позже.
Замолчал раввин, на съежившегося Исаака глядючи, жалко стало горемыку, но и в себя того привести тоже надо, а без подобной встряски не очнется человек, а то, может, и совсем угаснет.
- Ни мне, ни тебе не должно судить о деяниях Всевышнего, а принимать все безропотно, а еще упрашивать надо Господа, молиться ему и умолять: - Внемли гласу нашему, услышь мои молитвы, Отец всемилостивый, обрати милосердие свое к нам, пожалей меня и жену мою, и дай деток нам, не наказывай меня более.
