Крестный путь Иуды
Крестный путь Иуды
Но горе тому человеку,
которым Сын Человеческий предается:
лучше было бы тому человеку не родиться
МФ.26:17
Солнце палило нещадно с самого утра... Иуда смахнул правой рукой пот, струившийся со лба, перехватил поводья и кинул взгляд на своего спутника. Это был его друг детства - Иисус. Он ехал на ослике, который медленно и методично ступал копытами по обжигающему песку Иудейской пустыни. Это равномерное движение помогало Иисусу полностью погрузиться в свои мысли.
Иуда еще раз, теперь более пристально, посмотрел на лицо друга и в очередной раз был поражен его красотой. На лице, будто выточенном из мрамора, выступал тонкий нос. Решительные губы и подбородок, прятались в густой бороде, придававшей облику зрелость и мудрость. И только глаза лучились живой энергией. Временами, в глубине зрачков, вспыхивали пронзительные искорки и молнии, но это лишь мгновения, и снова из глаз лился спокойный и мягкий свет.
Он отвел свой взгляд от лица Иисуса и посмотрел на свои руки. Потом пошевелил длинными сухими пальцами и мысленно стал высчитывать, сколько же лет он знает своего друга? По его подсчетам, получалось что много, что-то около двадцати лет… А вот день, когда это произошло, он отчетливо запомнил. Иуда мысленно отправился в тот день.
….Так же нещадно палило солнце...
… Отец, который отсутствовал несколько дней, вернулся домой по обыкновению пьяным. Мама догадывалась, что он был у своей другой семьи, но боялась открыто обвинять папу.
В тот миг, когда папа переступил порог дома и шатающейся походкой направился на кухню, мама посмотрела на меня взглядом, полным боли, ненависти, ужаса и еще чего-то, чего я не мог понять. «Иди, иди, гуляй, не мешай мне работать» - отрывисто бросила она мне. Хотя пятнадцать минут назад сама попросила меня помочь ей разжечь огонь в очаге.
Я вышел за дверь и услышал звон бьющейся посуды, потом злобный рык отца и сдавленный стон матери. Я зажал ладонями уши и выбежал со двора.
Я шел и мысленно молил Бога, чтобы мама и папа перестали ругаться.
«Господи», – мысленно обращался я к Богу, - «Пусть папа больше не пьет, Ты же знаешь, он очень добрый». Я шел и постукивал по ногам пальмовой веткой. «Да, конечно, папа – рыбак, и от него пахнет рыбой, и он не умеет читать и писать, как мама, - рассуждал я, - ну и что, зато он честный и очень веселый. Я помню, как раньше мы смеялись вместе, и папа подкидывал меня в воздух и ловил».
В этот момент я вышел на рыночную площадь, и мне приходилось лавировать между толпами покупателей. Это раздражало меня и отвлекало от мысленного разговора с Богом. Я мучительно пытался понять, почему и когда мама с папой перестали смеяться, почему папа стал пить и ругаться. И самое главное, что мне теперь делать?
Задумавшись, я сильно стукнулся плечом о плечо стоящего человека. Я с испугом и досадой поднял глаза и увидел, что это был мальчик, примерно моего возраста, высокий и худенький, с огромными добрыми глазами. Он стоял и потирал ушибленное место, но глаза его при этом мягко улыбались.
А я молчал и глупо разглядывал его. Потом опомнившись, пробормотал: «Прости», смущаясь от того, что так откровенно на него уставился.
«Меня зовут Иисус», - заулыбался он шире, - «А это мой отец, Иосиф». Он показал на стоящего рядом крепкого человека в плотницком фартуке. Его отец кивнул мне с приветливой улыбкой на лице. «Простите», - я попытался еще раз загладить свою вину.
«Это ты нас прости, мы остановились здесь и загородили проход» - ответил Иисус.
«Как тебя зовут?», - спросил он.
«Иуда», - ответил я и снова покраснел.
Иисус поклонился мне и попросил: «Пойдем с нами на обед, я представлю тебя моей маме».
Я стоял в нерешительности и честно говоря, стеснялся принять приглашение. С другой стороны мне не хотелось покидать моего нового знакомого. Меня поразил тот факт, что я минуту назад, просил Бога вернуть мне смех и улыбки близких, и вот – пожалуйста - я встретил этих улыбающихся и, по всей видимости, добрых людей.
Иосиф, видя мою растерянность, похлопал меня по плечу и сказал: «Смелее, сынок, пойдем с нами, сделаем маме сюрприз». И я отбросил свои сомнения и с легким сердцем зашагал рядом с Иисусом.
Мы вышли с рыночной площади и свернули в одну из боковых улочек. Прошли мимо нескольких кирпичных домов ремесленников и остановились перед небольшим домом из белого камня. Все вместе вошли в дом. Навстречу нам, из кухни появилась высокая, стройная, черноволосая женщина, руки которой были запорошены мукой, и приветливо заулыбалась. Иосиф указал на меня и сказал: «Мария, встречай дорогого гостя!»
Мария приложила руки к груди и улыбнулась мне. «Шалом» - произнесла она приветствие первая и глаза ее засветились. «Шалом» - прошептал я, покраснев.
«Мойте руки и проходите к столу», – сказала Мария и ласково посмотрела на всех. Мы так и сделали. Когда все расположились вокруг низкого стола, мама Иисуса подала на стол блюдо с чечевицей и пшеничные лепешки, поставила тарелку с финиками.
«Прошу угощайся, дорогой гость» - предложила она мне. «Как тебя называть?» - поинтересовалась она. «Иуда» - ответил я.
Во время обеда Мария пристально вглядывалась в мое лицо и, наконец, спросила: «Иуда, как зовут твою маму?». «Маму?» - удивился я неожиданному вопросу. «Мариам», а отца зовут – Равель». Мария охнула: «Ах, неужели!? Выходит, ты сын Мариам, красавицы Мариам…»
- «Знаешь, Иуда, я ведь знала твою маму, когда была еще ребенком. Мы вместе росли с ней, а потом одновременно вышли замуж, и наши первенцы появились одновременно…» - Она задумалась и стала смотреть в окно.
«Мама, мама, расскажи нам о вашем детстве» - стал просить ее Иисус.
Мария задумчиво устремила взгляд поверх наших голов, лицо ее посветлело и как - будто бы стало моложе, потом она чуть заметно улыбнулась и стала рассказывать:
« Мы жили по соседству, Мариам была из бедной семьи, детей у них было много, одиннадцать, она была седьмой по счету ребенок. Живая и подвижная, худенькая и высокая, с любознательным умом и находчивостью, она сразу стала лидером среди девочек. Она очень любила нами командовать и придумывала разные игры. Мы не обижались на нее за это, потому что она часто защищала нас от мальчишек, которые задирали нас. Сейчас ты внешне очень похож на нее, Иуда».
Мария улыбнулась: «Помню, Мариам, когда мы стали старше, всегда говорила, что не выйдет замуж, потому что все мужчины такие глупые и скучные. Но, потом, ей, однако пришлось выйти замуж. Но вышла она не за сверстника, как мы все думали, а за мужчину старше себя на двадцать лет, но казалось, что была счастлива».
При этих словах Иосиф нахмурился, вспоминая: «Я, кажется, знаю, Мария, о какой девушке ты говоришь…»
Мария, бросила на Иосифа тревожный и предостерегающий взгляд. Муж, понимающе слегка кивнул.
Мария продолжила свой рассказ: «Через год после свадьбы, Мариам родила сына, а у меня родился ты, мой мальчик» - она ласково дотронулась до руки Иисуса - «Иуда, потом мы потеряли из вида друг друга с твоей мамой. Ваша семья переехала на окраину города, и мы больше не виделись» - взгляд ее затуманился и она вздохнула.
Иисус бодро обратился ко мне: «Вот видишь, друг, мы не случайно встретились с тобой! Наши родители были знакомы еще до нашего рождения. А теперь, пойдем на крышу, я покажу тебе наш маленький сад».
Мы поблагодарили Марию за обед и стали подниматься по лестнице наверх. Внезапно я почувствовал, что ремешок на моей сандалии порвался, и я остановился, чтобы его поправить. И в этот момент услышал голоса родителей Иисуса.
Мария говорила взволнованно: «Мальчик ничего не знает, Иосиф! Ты чуть не выдал ему страшную тайну!». Я побледнел и стал усиленно прислушиваться. Я почему – то сразу понял, что речь идет обо мне.
Иосиф стал оправдываться: «Мария, прости, я об этом не подумал, просто весь город тогда гудел об этом событии, помнишь, как люди открыто болтали на торговой площади, что мальчишка убил своего брата, я думал, что это ни для кого не секрет». Мария взволнованно сказала: «Да, Иосиф, и это, правда, он убил его, но сам Иуда до сих пор ничего не знает и об этом надо молчать, мы с тобой дали обещание Равелю».
Иосиф, тяжело вздохнул: «Да, я прекрасно все помню, но жалко мальчишку, ясный и приятный взгляд, постоянно краснеет как девушка, очень чувствительный и ранимый. Я не понимаю, что это за штука такая, судьба? Почему именно над ним висит это пророчество? Помнишь, Мария, сон Мариам, с которого все и началось?»
Иосиф медленно произнес слова: «…ребенок, которого ты родишь, сделается разрушителем рода иудейского…». Он посмотрел на Марию и с недоумением повторил: «Разрушитель рода иудейского…, я не понимаю, что должно произойти?
Я изо всех сил напрягал слух и стоял, затаив дыхание. Было слышно только, как мое сердце бешено бьется в груди.
Иосиф помолчал и опять продолжил: «Ужасное предсказание, очень таинственное и не мудрено, что Мариам испугалась, и хотела выбросить только родившегося ребенка в воду. Но Равель добрейшей души человек, не позволил этого сделать. Он как узнал о намерении жены, так словно с цепи сорвался, стал кричать: «Делайте, что хотите, но ребенка не отдам, не отдам сына на погибель из-за глупых бабских снов».
«Ну и оставили они его в семье, а мальчик, взял и кинул камень в брата и убил его»
Слышно было, как Иосиф прошелся взад-вперед по комнате и воскликнул:
«Мария, я же понимаю, что он не хотел убивать, он бросил камень и случайно попал в брата, это пророчество висит над ним…»
Мария только тяжело вздыхала и слезы катились по ее щекам.
Иосиф продолжил: «Ох, и кричала и причитала потом Мариам, и снова хотела избавиться от Иуды. Но Равель был непоколебим. «Нет» - сказал он - «И не думай об этом».
Ты знаешь, Мария, я не видел его никогда таким твердым и упрямым. Он приказал всем молчать и никогда не рассказывать Иуде о брате. Мариам рыдая, подчинилась приказу мужа.
Я слушал и все больше холодел, ноги мои как - будто приросли к полу. В моем сознании метались слова: «Пророчество», «разрушитель рода иудейского», «река», «камень», «брат» и наконец, ужасное слово: «УБИЛ». Я УБИЛ БРАТА. У меня стучало в висках: «Убил брата, убил брата, убил брата». Я сжал руками виски и застонал. Вот, оказывается, почему папа стал пить и ругаться с мамой, это все моя вина.
Дальнейшие события я помню какими - то рваными отрывками. Не помню, как я оказался на улице, помню, что я бежал, но куда не понимал. Только потом я сообразил, что я бегу к своему дому. Потом снова провал в памяти, затем я уже вижу себя, как я стою в нашем доме и кричу. Кричу на отца: «Почему вы меня не убили, почему меня не выбросили? Почему???». Отец молчал.
Я застонал: «Мама, почему вы молчали?» и обернулся к матери. И тут я натолкнулся на ее взгляд. Мама смотрела на меня с ненавистью, ее взгляд пронзил меня в сердце, она сверлила меня своим взглядом, и я не мог выдержать эту боль. Я стал машинально шарить рукой за своей спиной и что – то нащупал, какой - то предмет. Рука схватила его, и я швырнул с силой предмет в эти глаза. В эти глаза, которые убивали меня.
Потом опять провал в памяти и вот я вижу, как отец лежит на полу в крови, мать кричит: «Убийца, Убийца».
Я разворачиваюсь и в ужасе убегаю из дома…
Иуда очнулся от тяжелых воспоминаний, похлопал своего ослика по спине и снова огляделся вокруг. Безжизненная, изрезанная оврагами, словно морщинами, земля окружала их. Редкие пучки жесткой травы торчали из песка. Воздух дрожал от зноя.. Хотелось зачерпнуть ладонями воду и лить ее на потное лицо, жадно хватая губами живительную влагу. При этой мысли Иуда облизал пересохшие губы. Опять в памяти ожили воспоминания.
…Вода…, тогда я тоже умирал от жажды, лежа в пустыне на раскаленных камнях. На меня навалилась усталость и безразличие к себе, я больше не плакал, а ждал смерти. Я хотел, чтобы Бог услышал мою просьбу и послал мне избавление от душевных мук.
Вдруг на лицо мое легла тень от человека, потом кто-то склонился надо мной и я почувствовал, что теплая вода потекла по моим губам. Мои губы инстинктивно стали хватать воду и я судорожно глотнул. Я открыл воспаленные глаза и увидел склонённого надо мной человека. Сразу мне не удалось его узнать и только, когда мягкий голос произнес: «Иуда, друг, выпей еще воды», я понял, что это Иисус. Он стоял и протягивал мне глиняную флягу. Я сел и взял в руки сосуд с водой. Иисус сел рядом со мной.
«Жизнь иногда кажется такой невыносимой», - произнес Иисус, глядя вдаль, - «Кажется, что Бог от тебя отвернулся, несчастье следует за несчастьем и судьба к тебе несправедлива. Но это не так, это Бог так говорит с тобой: «Остановись, человек. Подними глаза в небо, задумайся, почувствуй мою любовь и заботу о тебе. Это я говорю с тобой, через боль и страдание. Открой свое сердце небесному отцу». Иисус замолчал и положил руку на мое плечо.
Я не заметил, в какой момент слезы покатились из моих глаз, и я уткнулся Иисусу в плечо и зарыдал в голос. Иисус молчал и только гладил меня по голове.
«Иуда, пойдем ужинать, мама уже ждет» - сказал Иисус, поднимаясь с песка и протягивая мне руку. Я пристально посмотрел в его глаза, признаюсь честно, я боялся увидеть в них жалость к себе. Но его глаза светились только добротой. И тогда я протянул ему свою руку…
Его рука была крепкой, надежной, теплой и я сразу же почувствовал доверие к этой руке и к человеку, который обладал этой рукой. С этого момента, я знал, что у меня есть друг.
Мы пошли в город, видневшийся вдалеке.
«Я люблю гулять по пустыне, она полна сюрпризов», - «Иуда, а ведь знаешь, пустыня это великий учитель» - Иисус лукаво улыбнулся, а я удивленно поднял брови вверх.
«Посмотри на этот кустик травы» - Иисус показал на жесткий пучок бледно – зеленого саксаула. «Он растет без воды, под лучами палящего солнца, но разве он стал от этого безобразнее, разве его нежные стебли покрылись колючками, а цветы полны яда? Нет, он красив и полон доверия к Богу и распускает свои цветы, чтобы радовать его».
«Нам надо учиться у этих трав и кустиков как радоваться жизни и быть благодарными Богу, а мы требуем к себе особого отношения. Иисус посмотрел себе под ноги: - «А чем мы лучше других? Бог – отец всему живому».
Я недоверчиво посмотрел на Иисуса: « Разве человек это не любимое создание Бога? Я слышал от левитов, что мир дан человеку во владение…почему, мы не можем ждать от Бога особого отношения к человеку?»
Иисус помолчал и задумчиво сказал: «Хороший отец всегда строг со своими детьми. Это и есть его особое отношение – высокие требования к нам».
Я задумчиво повторил: «Высокие требования - это особое отношение к нам? Я всегда думал, что особое отношение - это более милостивое отношение, различные уступки, смягчение наказания…»
Иисус повернулся ко мне: «Представь, что ты тонешь и просишь о помощи. И вот подплывает человек в лодке, грубо хватает тебя за волосы и втаскивает в лодку. Иуда, неужели, ты будешь возмущаться его грубостью, и требовать от него вежливого приглашения и обмена любезностями? Я думаю, что ты будешь благодарен ему за спасение».
Это было очевидно. И я не нашелся, что ему возразить, некоторое время мы шли молча. Но вот показались первые дома бедняков, и мы ускорили шаг. Через несколько минут, мы уже стояли на пороге дома Иосифа. «Мама, вот и мы» - воскликнул Иисус. Мария вышла из кухни и всплеснула руками: «Ох, мальчики! Проходите скорее, уже так поздно, и садитесь за стол, но, прежде вымойте руки».
Мы вымыли руки и сели у стола в ожидание ужина. Только теперь я понял, как сильно проголодался. Этот день тянулся бесконечно долго, и я вспомнил, что ел только здесь, еще днем, перед тем как…я даже мысленно не хотел вспоминать происшедшее.
Мария принесла похлебку из чечевицы и большие куски хлеба. От миски поднимался ароматный пар, и я стал с жадностью есть. Откусывая от куска ноздреватого, душистого хлеба, я поднял глаза и заметил, что Мария украдкой смахнула слезинку с глаз.
Я был благодарен, что никто за столом, не задает мне вопросов, иначе я чувствовал, что мог бы разрыдаться, как ребенок. Иисус разговаривал с матерью о житейских делах: о козах, молоке, погоде. Я слушал их мирный разговор, и внутри моей души что-то разжималось и расслаблялось, и я стал успокаиваться.
Внезапно я почувствовал сильную усталость и мои глаза стали слипаться. Мария положила свою ладонь мне на лоб: «Иуда, я вижу, ты устал, пойдем, я тебе покажу твою комнату». Я с благодарностью посмотрел на нее и поднялся из-за стола.
Мы вошли в маленькую каморку, слабо освещенную масляной лампой. Мария показала на кровать: «Ложись, Иуда, я думаю, тебе будет удобно. Спи спокойно, никто тебя не побеспокоит». И вышла из комнаты, плотно закрыв дверь.
Я сел на кровать, медленно провел рукой по одеялу, и почувствовал мягкое приятное покалывание шерсти. «Как мирно и уютно», - подумал я. – хотел бы я остаться здесь, в этой комнате, в этой семье навсегда». Я стал смотреть на пламя лампы. Желтые язычки тихонько плясали и завораживали меня. Я так долго сидел бездумно и смотрел на пламя. Потом лег на кровать и мгновенно уснул.
Утром я проснулся отдохнувшим и блаженно вытянулся на кровати. Открыл глаза и в то же мгновение вспомнил все, что я совершил. И боль, острием вонзилась мне в сердце. Я лежал и думал о своей жизни, о матери, об отце, о судьбе, о пророчестве.
Не знаю, долго я так лежал и предавался своим грустным мыслям, но вот дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Иисус: «О, ты не спишь уже, доброе утро, я несколько раз заходил, но ты спал, а я не хотел тебя будить». Он сел на краешек моей кровати.
«Иуда, я должен тебе сказать…» - он посмотрел на меня. Я внутренне напрягся, ожидая того, что он станет меня обвинять в преступлении и выгонит из дома. Я со страхом посмотрел на Иисуса и сжал руки под одеялом.
Иисус заметил мое напряжение и положил свою руку на одеяло, в том месте, где мои руки сжимались. «Дружище, я хочу просить тебя об одолжении, мне нужен спутник для путешествия в Египет, ты мог бы составить мне компанию?»
Я ошарашенно на него посмотрел и до меня стал медленно доходить смысл его слов. Слезы благодарности душили меня, я сделал несколько судорожных глотков. Я боялся опять заплакать.
«Я согласен» - хрипло выдавил я.
Иисус кивнул головой: «Спасибо, друг, давай поднимайся, умывайся, и мы начнем собираться в дорогу» - сказал, вставая с кровати Иисус. Подойдя к двери, он остановился и как будто бы хотел что-то мне сказать, но только лишь улыбнулся и вышел.
После его ухода я еще некоторое время оставался в кровати, и мысленно давал себе клятву, что найду способ отплатить Иисусу за его доброту. Что бы ни случилось, я буду помнить о своем решении. Потом мысли мои направились в Египет, о котором я почти ничего не знал. Он казался мне сказочной страной, населенной волшебниками и магами. Я стал мечтать о путешествии, о других странах, людях, обычаях.
Мне трудно это было представить, потому что я ни разу не покидал своего города. И сейчас предчувствие скорого путешествия и неизведанного пути, щекотали мои нервы. Жизнь вдруг показалась мне удивительно интересной, и мне стало невыносимо лежать в постели. Тело мое ощутило прилив энергии и силы. Я даже перестал так остро ощущать свое горе. Теперь мне уже стало казаться, что не все так безнадежно в моей жизни.
Я встал и оделся, подошел к небольшому оконцу в стене. Я решил немного постоять у окна, чтобы еще раз, возможно в последний, посмотреть на такой знакомый мне с детства город. Я понимал, что скоро покину его и неизвестно, сколько времени пройдет, прежде чем я снова смогу добраться сюда.
Но эти мысли не вызвали у меня чувства грусти, скорее наоборот, я понял, что вырос из этого города, как малыш из пеленок. Я чувствовал в себе силы узнать новое и понять себя. Наконец, ответить на вопрос, кто же я такой и какая судьба мне уготована.
Тут мой взгляд привлекла девушка, идущая между домами. Я стал вглядываться в ее силуэт, и он, показался мне знакомым. Да, так и есть, это Мария Магдалина, дочка гончара из соседней улицы. Я ее не видел с прошлой зимы, и удивился тому, как она выросла и похорошела. Мне было приятно наблюдать за ней.
Вдруг она остановилась и посмотрела в направлении дома Иисуса и широкая улыбка озарила ее лицо. А вот и человек, который был причиной внимания Марии Магдалины. Это был Иисус. Они стали что-то оживленно обсуждать, наверное, наше путешествие. Да, хватит мечтать, нужно собираться в дорогу, и я в предвкушении, вышел из комнаты и стал спускаться по лестнице.
На кухне хлопотала Мария. Она заметила меня и ласково дотронулась до моей руки: «Проснулся, дорогой мальчик, садись и поешь свежих лепешек, я недавно испекла их».
Я ел и весело рассказывал Марии о предложении Иисуса. Оказывается, путешествие планировалось в их семье уже давно, и все приготовления были почти закончены. Мария сказала, что Иисус желает учиться у мудрецов и давно просит отпустить его в Египет, а теперь так удачно, что у него появился напарник, и все страхи почти улетучились. И кроме этого, они с отцом не хотят препятствовать путешествию еще по одной причине: «Знаешь, Иуда, временами Иисус говорит такие мудреные вещи, что кажется, что он не мальчик, а старец». Мария, нахмурила лоб: «Не знаю, но чувствую, что он не обычный мальчик». Я согласился с ней, вспомнив, что сам был удивлен мудростью Иисуса.
«Мария, для меня путешествие с Иисусом - самый лучший подарок от судьбы, я сейчас это очень хорошо понял, если бы я остался здесь, я не знаю, что бы со мной произошло,… возможно,…я бы даже не жил…» - я поднял глаза и посмотрел на нее.
«Я знаю это» - просто ответила она.
И вот наступил день прощания, так же нещадно палило солнце,…мы с Иисусом, в сопровождении небольшого каравана, вышли из города, остановились на вершине горы и обернулись. Город лежал как на ладони. Мы молча смотрели на белые дома, оливковые деревья, людей. Отсюда они казались такими крошечными и беззащитными. «Одному Богу известно, когда мы вернемся и вернемся ли?» - думал я.
Солнце нещадно палило…
Все также нещадно палило солнце с утра, когда через пять лет, на том же самом месте, стояли те же самые путники, они также смотрели на город внизу, так же молчали.…все казалось прежним, только глаза их смотрели по-другому, вместе поняли одну истину, вместе вступили на один путь.
Да…, все то же солнце палило нещадно с самого утра... Иуда привычным движением смахнул пот, струившийся со лба, перехватил поводья и кинул взгляд на своего спутника. Легкая и светлая улыбка пробежала по его губам, он вспомнил, какой была первая встреча с горожанами после долгого перерыва.
…Впереди на дороге показалась толпа людей, они громко кричали и размахивали руками. Мы подъехали ближе и нам стали слышны их слова: «Дрянь, блудница, убить ее мало…». Женщины злобно визжали и старались вцепиться в волосы несчастной, которую крепко держал за руку свирепый мужчина. Но, вот девушка подняла лицо, и Иисус даже приподнялся в седле от удивления: «Мария Магдалина» - воскликнул он. Несчастная при звуках знакомого голоса густо покраснела и опустила голову еще ниже. Иисус, подъехав ближе, гневно обратился к людям: «Почему вы мучаете эту несчастную?»
«Она блудница» - заревела толпа, - « Ей не место на нашей земле, мы убьем ее как паршивую собаку».
«Хорошо», - сказал Иисус, - Давайте, вперед , кто без греха, пусть первый бросает в нее камень».
Люди стали смущенно переглядываться между собой, никто не решался первым бросить камень, и потихоньку толпа стала редеть. Через несколько минут путники остались втроем. Они стояли и молчали, потом также молча все трое пошли по направлению к городу. Молча вошли в рощу оливковых деревьев и расположились в тени одного из них. Мария Магдалина опустилась на колени и своими волосами обтерла наши пыльные и уставшие ноги. Иисус молча положил свою руку на голову Марии Магдалины. И тогда из ее глаз полились слезы…
Неразлучны мы стали с Марией после этого случая. Ходили по знакомым с детства дорогам, останавливались и заходили в знакомые храмы и говорили о жизни, о Боге, об Истине. Скоро наш отряд, как шутливо его называл я, пополнился новыми друзьями, новыми учениками, такими же пылкими сердцем, как и Мария Магдалена.
Толпы народа собирались послушать Иисуса. Тысячи больных, убогих, простых людей слушали и впитывали его слова, как губка впитывает воду, и верили Иисусу, и чудеса происходили. Больные исцелялись, мертвые воскресали, слепые прозревали.
И сколько не старались прогнать людей книжники и фарисеи, сколько не доказывали, потрясая Талмудом, что Иисус опасный самозванец, люди не слушали их речи, а слушали свое сердце, которое шептало: «Мессия».
Я огляделся по сторонам: зацветает миндаль - предвестник весны. Скоро долины станут изумрудными от трав, повсюду распустятся цветы: красные, голубые, желтые, оранжевые и розовые, фиолетовые и пурпурные…скоро, очень скоро наступит праздник жизни, гимн вечной жизни…Весна, это время воскресенья, торжество жизни над смертью. Я мысленно повторил слова Иисуса: «Зерно должно умереть, чтобы воскреснуть».
Еще там, в Египте, я почувствовал, что Иисус выбрал свой особый путь. Помню, мы слушали старого жреца в скрытом от людей монастыре, и он открыл нам древнее знание о законах Вселенной, о творческих законах Бога. И вот тогда, впервые Иисус и произнес фразу: «Зерно должно умереть, чтобы воскреснуть». Эта фраза, а также, слова жреца о том, что если человек сознательно себя обрекает на страдания, то этим самым очищается его душа, глубоко запали мне в сердце, и я часто их повторял, проникая в смысл.
Я отвлекся от воспоминаний - мы въехали в город. Горожане готовились к самому любимому празднику – Пасхе. Было весело и шумно, всюду сновал народ, шла оживленная предпраздничная торговля. Мы остановились у знакомого городского лавочника, который выделил нам помещение на сегодняшний вечер. Сегодня с Иисусом будем только мы – его ученики.
А пока у меня было много хозяйственных и денежных дел, нужно было следить за кассой, покупать провизию. Вот и сейчас, необходимо пойти пораньше на рынок, позаботиться о масле, фруктах, хлебе и вине. Я погрузил на ослика пустые корзины для хлеба и натянул поводья. «Иуда! Иуда! Подожди меня!» - меня догонял Петр. «Иуда, пожалуйста, возьми меня с собой, я хочу поговорить с тобой» - он задыхался от быстрого бега. Я согласился принять его помощь: «Пойдем, мне помощники сейчас не помешают».
Всю дорогу он оживленно говорил о том, что наконец-то, совсем скоро Иисус станет известен во всей стране, станет уважаемым человеком и, возможно даже царем Иудейским, а, мы его верные ученики, займем главные места подле него. Я удивленно посмотрел на него: «Петр, ты серьезно думаешь, что мы станем придворными?»
Петр даже возмутился: «Да, а что ты удивляешься, не я один такого мнения, все наши тоже думают об этом. Иисус не раз говорил, что хочет построить новую церковь, и тогда придет новое царство любви и справедливости» - Петр счастливо вздыхал и радостно посмеивался.
Я почувствовал грусть, слушая его мечты…
Вот и рынок, мы купили свежего хлеба у лавочника Мустафы, договорились, что фрукты и вино принесут к нам не позже пяти вечера, и взяли несколько бутылей с оливковым маслом. Хлеб и масло погрузили в корзины, прикреплённые к ослику, и отправились в обратный путь. Петр радостно размахивал руками и продолжал рассказывать мне о том, каким он видит новый храм в Иерусалиме, где будет все по-другому, где не будет страха и боли, где все люди будут братья и сестры. «Ну, что ты молчишь, Иуда? Ты знаешь Иисуса дольше всех нас, скажи, я правильно думаю?»
«Не знаю…, не могу ничего сказать тебе, Петр»
Я ничего не стал говорить Петру, он и все остальные ученики казались мне еще такими мальчишками, горячими, искренними, но мальчишками. Зачем расстраивать его накануне праздника, зачем говорить о своих предчувствиях…
Мы добрались до дома, где нам предстояло провести праздничный ужин. В комнате уже собрались ученики и все были радостно возбуждены. Они приветствовали нас громкими криками и подхватили из наших рук провизию, стали раскладывать ее на столе. Женщины уже закончили мыть и убирать в комнате; низкий широкий стол поставили в центре и вокруг него расположили специальные ложа для возлежания. На столе стояла большая чаша с соленой водой и женщины раскладывали пресные лепешки, фрукты, доставали бутыли с вином.
Вот тут-то и разгорелся спор среди нас: кто, где должен сидеть. Все сошлись на одном – самое лучшее и центральное место – это для Иисуса, нашего учителя. А вот дальше каждый выдвигал свои аргументы, почему он, а не другой должен располагаться рядом с учителем. Иоанн горячился больше всех, доказывая, что Иисус нередко называл его любимым учеником, поэтому и сидеть он должен рядом с ним, другие ученики тоже приводили свои доводы, но я помалкивал и не стал напоминать им, что Иисус - мой друг детства. Я слушал их, и моему сердцу стало горячо от любви и нежности к ним. Я даже замер на мгновение от силы этого чувства. «Что это со мной? Раньше я не был таким чувствительным по отношению к ним… » - но долго раздумывать над этим мне было некогда, заканчивались последние приготовления к ужину. Занятый этими мыслями, я и не заметил, как вошел Иисус, я только услышал в образовавшейся тишине его голос: «Братья, не надо спорить, все равны перед Богом, младший является старшим, а старший является младшим». Я поднял голову от корзины с фруктами и посмотрел на Иисуса. Иисус был серьезен и торжественен как никогда:
«Дорогие мои братья, мы скоро расстанемся с вами, и я хочу, чтобы вы навсегда запомнили этот вечер, запомнили мои слова и всегда служили друг другу, и не было бы между вами различия. И в знак этого, я хочу сейчас каждому из вас обмыть ноги». С этими словами, он засучил рукава и взял кувшин и полотенце. «Иуда, садись, давай начнем с тебя». Я не удивился словам Иисуса и сел, но другие ученики были сильно смущены, они переглядывались между собой и не решались согласиться на это. «Иисус, тебе ли мыть нам ноги, мы недостойны этого» - вскрикнул Иоанн и залился красной краской.
«Иоанн, как ты думаешь, зачем я пришел в этот мир? Чтобы люди мне служили или чтобы я послужил людям?» - Иисус всем по - очереди обмыл ноги и вытер их насухо полотенцем.
После этого действа нам уже стало не важно, какое место мы займем за столом, наоборот, все старались уступить друг другу место получше и поближе к Иисусу. Наконец все расселись, и Иисус стал говорить, что скоро мы останемся без него, наступает время исполнения пророчеств. Все внимательно слушали учителя, только горячий Петр не выдержал и высказал вопрос, который волновал всех: «Равви, мы знаем, что грядут перемены, мы думаем, что нам предстоит разрушить старый храм и построить новый, мы правы?»
Иисус помолчал немного, потом обвел всех глазами: «Да, Петр, грядут перемены, и скоро один из вас предаст меня». Эти слова прогремели как гром среди ясного неба. Я вздрогнул и замер. В комнате на миг повисла звенящая тишина. Не было слышно не единого вздоха. Потом, как будто что-то всколыхнулось, все зашевелились и стали оглядываться, и спрашивать друг друга: «Кто? Кто это?», «Равви, это не я?». Глаза всех впились в Иисуса, и я тоже напряженно ждал его ответа.
Иисус сидел, опустив голову, и смотрел на свои руки, он помолчал и потом медленно произнес: …«Тот, кто опустит руку в эту чашу со мной, тот и будет предателем». Он, не поднимая головы, осторожно погрузил пальцы правой руки в чашу с соленой водой. Повисла напряженная тишина. Никто не шевелился. Я почувствовал, что пришло мое время, время отплатить Иисусу за всю его любовь ко мне, время сознательного страдания…. я медленно поднял свою правую руку и тоже погрузил пальцы в чашу…
Иисус слегка коснулся моих пальцев своей рукой, и поднял на меня глаза. Наши взгляды встретились и время остановилось. Мы молча молили друг друга о прощении.
Затем я встал и вышел из-за стола, глаза Иисуса проводили меня до двери, и я вышел из комнаты и медленно побрел по улице к дому главного первосвященника.
Идти было трудно, я словно пробирался по болоту, ноги не слушались меня, я с трудом заставлял их делать шаги, сердце колотилось как сумасшедшее и во рту я ощущал вкус горечи. Из-за этого, временами мне приходилось останавливаться и облизывать пересохшие губы. Но я упрямо шел и шел, повинуясь неумолимому долгу. Вот и большие ворота. Я постучал, сначала тихо, потом громче и громче. На стук прибежал стражник и закричал: «Что тебе нужно, негодяй? Ты что, не знаешь, что сегодня праздник?, Иши Коэн Гадоль отдыхает в кругу семьи». Я сложил руки на груди и стал заклинать стражника, провести меня к господину: «Мне нужно видеть первосвященника, дело государственной важности, это срочно, пойми! Нельзя медлить не минуты, над кесарем нависла угроза». Я долго упрашивал его, умолял и доказывал, я ползал на коленях и заискивал перед ним. Наконец, стражник снизошел к моим мольбам и провел меня в маленький темный закуток на заднем дворе дома, а сам пошел докладывать обо мне, первосвященнику. Я стоял, в измождении прислонившись к стене, у меня жутко разболелась голова, и кровь пульсировала в виске. Я не мог ни о чем думать, в голове билась фраза: «Зерно должно умереть, чтобы воскреснуть». Иначе все теряло смысл…
Я долго так стоял и ждал, и, вот в дальнем конце сада появился огонек, он стал приближаться, и скоро я различил первосвященника, в окружении его помощников. «Кто таков, говори, зачем ты меня звал» - грозно и величественно прозвучал голос господина. Я упал на колени и стал быстро и вкрадчиво говорить: «Я Иуда, близкий друг Иисуса. Я узнал страшную тайну, мой господин, Иисус хочет разрушить храм и стать иудейским царем, он хочет стать помазанником Божьим. Я знаю, что он со своими единомышленниками планирует во время Пасхи учинить переворот, он очень опасный преступник, его надо сегодня же поймать, и я знаю, где он сейчас отдыхает, безоружный. Мой господин, пошли небольшой отряд стражников со мной, и я покажу этого преступника». Первосвященник брезгливо поморщился, слушая меня и отодвинулся от меня как от гнусного слизняка: «Тебе какая выгода?». Я еще сильнее стал извиваться: «Я хочу избавиться от этих лицедеев, этих святых, этих праведников, которые мечтают занять трон повыше, меня тошнит от их лицемерия, мой господин».
«Хорошо» - промолвил первосвященник – «Я дам тебе отряд из десяти вооруженных солдат, я думаю, этого хватит для того, чтобы справиться с этим мятежником». «О, спасибо, спасибо, мой господин» - я приложил руки к груди. Он презрительно скривился и дотронулся до своего кошелька, который висел на его поясе: «Каждое доброе дело должно быть оплачено, так ведь, Иуда, ты сделал доброе дело, Иуда, отвечай?»
«Да, мой господин, это доброе дело» - пробормотал я и покраснел. Первосвященник посмотрел на меня проницательным взором, острым как бритва. «Так, чего же ты стыдишься, Иуда? На, получай свою плату!». С этими словами он полез в кошелек и вытащил деньги, и стал пересчитывать их медленно, на моих глазах. «Один, два, три, четыре… десять, … пятнадцать» - смаковал он каждую монету: «двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три». Каждая называемая им монета, словно падала мне на сердце, я физически ощущал ее тяжесть, пытка продолжалась, и первосвященник знал это: «Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать». Он снова заглянул мне глубоко в глаза: «Тридцать, Иуда, этого достаточно тебе за твое доброе дело?».
«Хватит, достаточно, мой господин». Он с усмешкой бросил мне монеты. Я попытался их поймать, но они ударились об мои пальцы и рассыпались по песку. Я опустился на колени и стал собирать монеты, одну за другой. Первосвященник молча смотрел на меня, потом хлопнул в ладоши и к нему подбежал слуга, первосвященник прошептал приказ ему на ухо и слуга бесшумно скрылся. Я собрал монеты и поднялся с колен. Деньги я сжимал в кулаке, и они жгли мне руку, а минута тянулась за минутой. Наконец, послышались шаги многих человек, и во двор вошел небольшой отряд вооруженных людей. Они подошли к первосвященнику и остановились. Первосвященник указал командиру отряда на меня и сказал: «Вот этот человек покажет вам опасного преступника, вам необходимо арестовать его, следуйте за этим… человеком». Начальник молча поклонился. Первосвященник степенно удалился в свои покои.
Начальник стражи посмотрел на меня и грубо спросил: «Ну, куда нам нужно идти?». Я с ужасом посмотрел на отряд вооруженных людей и сказал: «Идите за мной, я приведу вас на место», повернулся и побрел по дороге к Гефсиманскому саду. Как я шел, мне плохо помнится, но помню, что часто останавливался и бил себя кулаком в грудь и невнятно бормотал: «О, Господи, неужели, это я, я сам веду их к моему бесконечно доброму, любящему другу? Напасть на безоружных людей во время праздника, предать единственного верного друга на смерть, ни это ли самая страшная подлость? Ты ведь этого хочешь, Иуда?»
«Хочу? Я хочу этого?» - я так громко вскрикнул, что стражник, идущий рядом, схватился за меч и грозно посмотрел на меня. Я опять забормотал: «Я не хочу, Господи, ты видишь, что я не хочу, но я должен помочь Иисусу осуществить свой план, должен… и кто, кроме меня может это сделать?» Слезы текли по моим щекам, но я даже не замечал этого. «Господи, если есть возможность, избавь меня от этой чаши, не дай испить всю горечь предательства, ужаса и мрака! Господи! Господи! Но, нет, на все воля Твоя, я исполню всю волю Твою, если так суждено, я готов, Боже! Укрепи меня в этот час, дай мне выполнить волю Твою».
Тут я опять остановился и зарыдал. Начальник стражи ткнул меня в спину копьем: «Ну-ка, поторапливайся, неужели ты думаешь, что у нас нет других дел, кроме того, что только идти за тобой, презренный червяк». И он еще раз с удовольствием ткнул меня копьем с такой силой, что я упал грудью в песок. От удара о землю, деньги, которые я все еще сжимал в кулаке, разлетелись по дороге. Я поднялся и отряхнул руки. Мы двинулись дальше. Вот и сад. Мы пошли по тропинке вдоль деревьев, высоко держа фонари над головой. Я оглядывался по сторонам, в поисках Иисуса и учеников. Вот, наконец, среди стволов, мелькнули белые одежды и я взмахом руки, показал стражникам, куда нам следует направляться. Мы приблизились к небольшой поляне, и я сказал начальнику стражи: «Кого я поцелую, тот и есть Иисус, преступник, его нужно арестовать». Начальник кивнул головой, и я медленно выступил из-за деревьев, скрывавших наш отряд, и пошел к Иисусу. Я видел, как Петр и Иоанн, стоявшие рядом с Иисусом, замерли, увидев меня, другие ученики стали подниматься с земли, на которой сидели. Приблизившись, я закричал, не в силах совладеть собой «Равви! Равви!». Иисус открыл мне свои объятия, и я с плачем упал ему на грудь. «Равви, радуйся!» - воскликнул я и поцеловал его в лоб, Иисус ободряюще провел по моему плечу и улыбнулся: «Прости и прощай, мой друг».
В этот момент из-за деревьев выскочили вооруженные стражники и окружили Иисуса. «Это ты Иисус?» - грозно спросил начальник стражи. «Это я» - спокойно ответил Иисус – «Можете брать меня, пусть сбудутся все писания пророков, мое время пришло».
Стражники окружили Иисуса кольцом, ему скрутили руки за спиной и связали веревкой запястья, слышались грязные ругательства солдат. Я стоял неподалеку и смотрел, как уводят Иисуса.
Вот и все, дело сделано. Я сыграл свою роль. Что теперь делать, я не знал. Я сидел на траве и не в силах был двинуться с места. Наступал рассвет. Птицы весело и беззаботно щебетали в кронах деревьев, лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, ласково касались моего лица, бабочки кружились над цветами, слышалось жужжание пчел, собирающих мед. «Праздник жизни, в котором мне нет места» – с горечью подумал я, вставая. Я медленно побрел по дороге, которой увели Иисуса. «Куда я иду? Зачем?» Вдруг мне в плечо что-то больно ударило, я схватился за ушибленное место и очнулся от своих дум. Кто-то швырнул в меня камнем. Я огляделся, никого вокруг не было. Я снова побрел по дороге. Теперь камни полетел в меня градом, мне больно стукнуло по затылку и в спину. Я оглянулся и успел увидеть среди зелени листвы, мелькнувшую фигуру человека. Я побежал к нему. Это был Петр. Он бросился на меня с кулаками и зашипел: «Предатель, убийца, я убью тебя, убью тебя». Он всхлипывал и бил, царапал меня, пытался рвать мои волосы, глаза. Я и не думал защищаться, даже хорошо, если он меня убьет. Но Петр скоро выдохся и опустил руки, постоял немного, пытаясь что-то мне сказать, не смог, молча повернулся и зашагал прочь. Я остался стоять среди деревьев.
«Ну вот, теперь так будет всегда, меня будут гнать как паршивую собаку». Я снова побрел по дороге, шел и шел, не знаю куда, жажда стала мучить меня, и я остановился у ручья попить. Вода была настолько обжигающе холодной, что я снова очнулся от странного оцепенения. Огляделся кругом и увидел, что нахожусь вблизи красивой рощицы оливковых деревьев, я пошел туда, чтобы немного отдохнуть в тени. Я сел под большое дерево и взгляд мой наткнулся на что-то темневшее в траве неподалеку. Я встал и подошел посмотреть, что это такое. Это была скрученная кольцом веревка. Я наклонился, поднял ее, распутал узлы, она оказалась довольно длинной.
Я смотрел на свои пальцы, которые бессознательно сжимали и разжимали веревку и думал: «Странная вещь – судьба, ты еще не родился, а судьба твоя уже известна…теперь я понимаю, почему мама так боялась меня и не хотела, чтобы я родился, а я глупец, обижался и винил ее в нелюбви ко мне… но, от судьбы не убежишь, разрушитель рода иудейского, всех кого любил, погубил…Одного не понимаю, почему так невыносимо тошно? Я выполнил сейчас свой долг, я исполнил пророчество…но, все же я и погубил Его!» - я зарыдал во весь голос. Я громко стенал, кричал, бил кулаками в грудь, благо никто меня не слышал. Удивительно, но мне стало немного легче на душе, и мне почудился ласковый тихий голос: «Иди ко мне, Иуда, забудь горести, иди ко мне».
Иуда даже рассмеялся от такого простого решения. Он решительно перекинул веревку через толстую ветку дерева, хорошо закрепил ее, и улыбнулся…
Солнце нещадно палило с самого утра…
