Сердце учителя
Чайник закипел и начал робко посвистывать. Дмитрий Сергеевич отложил тетрадь, встал из-за стола и прошёл на кухню.
- Надо покрепче сделать. – сказал он себе негромко и бросил в кружку три пакетика. Кусочек лимона, три ложки сахара…
- Ещё бы пол ложки оставшейся надежды. Сколько там, двенадцать? – он взглянул на часы и помешивая чай вернулся в комнату.
На столе высилась стопка уже проверенных итоговых сочинений.
- Немного осталось… Немного. – снова тихо произнёс он и уселся в кресло. Оно чуть скрипнуло стараясь не раздражать лишний раз хозяина.
Поставив кружку Дмитрий Сергеевич взял отложенную тетрадку:
“…………. В заключении мне хотелось бы сказать, что я сочувствую отверженному Ларре и мне, безусловно жалко Данко осветившего своим сердцем путь к свободе. Я считаю, что в своей “Старухе Изергиль” Горькому не удалось полностью раскрыть все стороны человеческих характеров.”
Он усмехнулся и посмотрел на обложку тетрадки:
- Синицына. Ну да… У Марины душа ангела. Она даже мимо бродячей собаки не может пройти без слёз. Ларру, вот пожалела.
“P.S. Дорогой наш Дмитрий Сергеевич! Спасибо Вам за всё! Вы были с нами 6 лет! Подарили нам много знаний! Мы ценим это и очень Вас любим!”
Он взглянул в окно. Несколько подобных пожеланий он уже прочёл в других тетрадках.
“Ценят… Любят.” – Дмитрий Сергеевич сделал ещё один глоток. Чуть обжёгся. – “Услышу ли я ещё когда-нибудь такие слова?” – он тяжело вздохнул и посмотрел на тускло мерцающий фонарь за окном.
Это был последний его год в школе. Последний его выпускной класс. Шесть лет Дмитрий Сергеевич Воронов был у них классным руководителем. А до этого, - ещё пять таких классов.
Пенсия постучалась робко. Едва слышно. Но прозвучала, как гром среди ясного неба.
- Испугался ворон… – он чуть улыбнулся вспомнив свою кличку, которая давно уже закрепилась за ним среди учеников.
- Ладно, – он ещё раз взглянул на фонарь, – во мне жизни больше, чем в той лампочке.
Следующая тетрадка была Копылова Алексея. Дмитрий Сергеевич мысленно перекрестился. В прошлом своём изложении Копылов написал, что ему нравится О. Генри за то, что тот в своё время ограбил банк где работал кассиром. Есенина он ценил за 13 заведённых на поэта уголовных дел, а Пушкина любил за мат.
“Скажу сразу, что стихотворение Маяковского про то, как белел белый парус в тумане мне сначала понравилось, но когда я понял что стих принадлежит не ему…”
Дмитрий Сергеевич прикрыл глаза рукой.
Копылов никогда не хотел и не любил учиться. Не раз Дмитрий Сергеевич просил его остаться после уроков, чтобы поговорить. Попытаться понять, объяснить может что-то… Копылов неохотно шёл навстречу, но каждый раз вдохновенно повторял, что его с первого класса тошнит от одного только слова ШКОЛА! Что его мечта стать дальнобойщиком-блогером скоро осуществится и ему до чёртиков физика с химией и остальными предметами.
Дмитрий Сергеевич где-то его понимал. Образование всегда было общим. Индивидуальных подходов к ученикам не было. Требования со всех одинаковые. Самой школе такие Копыловы застревавшие в каждом классе на два года были ни к чему и приходилось, закрывая глаза, за уши вытягивать их и выбрасывать из образовательного гнезда, чтобы не портили общую успеваемость.
Копылову нужно отдать должное, - после одного такого разговора, он прислушался к словам Дмитрия Сергеевича и приналёг на английский. Дальнобойщикам без него сложно. Вот и здесь:
“… А за совет насчёт английского, - спасибо! Вы были правы! Это Маяковскому он был не нужен, а мне в самый раз!”
Дмитрий Сергеевич улыбнулся.
- “Вы были правы.” – тихо повторил он.
Наверное так чаще всего и было. Когда он оказывался не прав? Он же учитель и сам в своё время учился для того, чтобы учить. Причём не только русскому и литературе.
- Усольцева. – прочёл он и раскрыл следующую тетрадку хотя, наверное, это было ни к чему. Усольцева Женя была отличницей, и Дмитрий Сергеевич не сомневался, что сочинение написано на пять баллов.
- Не ври себе! – неожиданно произнёс он. – “Ты просто боишься прочесть то, что может оказаться в конце.
Первый раз это было года два назад… Или три?
В одном из её изложений он неожиданно прочёл P.S. “Я люблю Вас!” Поначалу он даже и не понял, что строки были адресованы ему. Темой изложения была поэма “Евгений Онегин” и он приписал это к своеобразному заключению работы.
Но в последствии, почти в каждом домашнем задании по русскому или в редких конспектах по литературе, Женя Усольцева оставляла свои признания. И конечно Дмитрий Сергеевич чувствовал себя не в своей тарелке. Он попробовал как-то с ней поговорить, попросил задержаться, но как только Женя поняла о чём пойдёт речь, раскраснелась и чуть не плача выбежала из класса.
Две недели её не было в школе. Дмитрий Сергеевич переживал и чувствовал себя виноватым. Не следовало ему так поступать. Возможно, правильнее было бы написать ответ в её же тетрадке. Но дело сделано. И учителя совершают ошибки…
На третьей неделе Усольцева пришла и принесла больничный.
На какое-то время признания прекратились. А потом в одной из сданных тетрадок по русскому языку Дмитрий Сергеевич обнаружил вложенную записку.
“Вы простите меня. Но я ничего не могу с собой поделать” – прочёл он короткое послание.
Что ответить, как поступить ему в этом случае?
Он тогда явно был растерян. Запретить писать подобные вещи? Объяснить, что у них нет ничего общего и разница в возрасте просто превращает дальнейшие отношения в утопию? Но как это можно донести до пятнадцатилетней девочки, которая пишет ему под диктовку не разума а сердца?
Он пытался как-то ответить. Что-то писал, но начинал, перечитывал, рвал и выбрасывал. Нервничал, понимая, что игнорировать человека в этом случае тоже неправильно. Злился на самого себя, - тоже мне учитель! Пробовал позвонить, но не дожидаясь ответа бросал трубку.
Это были мучительные дни, но ему в итоге просто повезло.
Месяцев шесть назад в классе появился новый ученик. Переехал с мамой из другого города и попал в их класс. И с первого взгляда стало понятно, что в Женином сердце теперь другой человек.
Дмитрий Сергеевич выдохнул. Тревоги с переживаниями ушли, и жизнь вернулась в своё русло.
Правда, с тех пор он всегда с опаской открывал её тетради. Уж слишком хорошим для него уроком тогда это было. Стало понятно, что не может человек быть абсолютно ко всему готовым и не стоит надеяться, что несмотря на весь свой опыт, ты всегда сможешь всё объяснить. Причём, как другим, так и себе.
Последняя тетрадка… Дмитрий Сергеевич потянулся. Где-то в плече хрустнуло.
Ларин Илья. Тот самый новенький, который невольно его “спас” от чувств Усольцевой Жени.
Невысокий, зеленоглазый. Достаточно замкнутый, но не настолько чтобы ото всех отдаляться. Учился он довольно хорошо, и в то же время Дмитрий Сергеевич с удивлением заметил, как Илья быстро нашёл общий язык с Копыловым. Даже впоследствии пересел к нему за парту.
Дмитрий Сергеевич смотрел на его тетрадь, но открывать не торопился.
Илья Ларин… Единственный ученик, которого он практически не знает. Что он за человек, чем занимается вне школы? Причин просить его остаться после уроков не было. Из оценок только четвёрки и пятёрки. Прогулов нет. Больничных не брал. А вот..., поговорить с ним хотелось.
Что-то было в этом парне… Дмитрий Сергеевич не мог себе это объяснить. Просто бывает, что возникает какое-то притяжение к малознакомому человеку, потому что чувствуешь, - вам не придётся тратить время на поиск общих тем. Это было чисто интуитивное чувство. За полгода ему так и не удалось как следует разобраться в своём новом ученике. Понять его. И это вызывало ещё большее желание познакомиться с ним поближе.
Дмитрий Сергеевич взял тетрадь и случайно раскрыл на той странице, где сочинение заканчивалось. В глаза сразу бросилось:
“P.S. Знаете… Пока мама не рассказала мне всей правды, я вас ненавидел. Всю жизнь.”
Дмитрий Сергеевич замер.
Почему то он сразу понял, что послесловие не относится к сочинению, а предназначено именно для Него.
Рука дрогнула. Он положил тетрадку обратно на стол. Потянулся за сигаретами. С трудом выудил одну штуку из пачки и открыл свой небольшой блокнот, куда он по старой привычке записывал телефоны своих учеников и их родителей.
Отыскал, - Илья Ларин. Его телефон. Мама Ильи, – Ларина Лидия Михайловна.
Сердце ухнуло и словно куда-то провалилось. Дмитрий Сергеевич вынул из кармана таблетки и приняв сразу две штуки, запил чаем. Вышел на балкон и прикурил.
“ Лида…. Как же это он сразу не понял?”
В груди застучало быстрее. Он поморщился, затушил сигарету и вернулся за стол.
“Сколько же лет прошло?... Семнадцать? Нет, - восемнадцать. Тогда он ещё жил в Заполярье и преподавал там в единственной местной школе. Именно в то время у него появились первые признаки гипертонии. А оказавшись в очередной раз в больнице он решился наконец познакомиться с дежурным врачом Лидией Михайловной.
Это была необыкновенная любовь… Когда от простых прикосновений кровь начинает бурлить, как от самых страстных поцелуев, а каждый взгляд волнует сильнее самых жарких объятий.
Взрослые люди, обоим за 30, - они вели себя, как школьники и в то же время были счастливы от своей смущённой влюблённости.
Были и вечерние прогулки по парку и походы в кино, когда никто из них даже не понимал о чём фильм. И кафешки с мороженным… Было всё.
И была ночь. Самая волшебная ночь в его жизни. Тогда они словно воспарили и в чувствах невероятного счастья и безграничной любви слились в единой целое…
А потом Лида пропала. Ненадолго. В маленьком городе долго оставаться незамеченным просто невозможно.
Четыре дня спустя Дмитрий Сергеевич увидел их в том самом парке, где так недавно они вместе гуляли.
Не стесняясь, а скорее, - просто не замечая никого вокруг они стояли возле скамейки, под фонарём и слившись в долгом поцелуе казалось, - замерли навечно.
Тогда он испытал второй приступ в своей жизни. Чтобы уберечь своё сердце, он продал квартиру и переехал сюда. Устроился в …
Стоп. В какой-то момент в голове вдруг всё сложилось.
Дмитрий Сергеевич вытащил из серванта последнюю общую фотографию класса. Затем отыскал в старом альбоме свою выпускную фотокарточку и положил её рядом.
Нет, это было конечно не одно лицо. Они скорее напоминали братьев. Родных братьев. Но сходство было очевидным.
Дмитрий Сергеевич откинулся на спинку кресла, достал платок и вытер со лба внезапно выступивший пот.
Значит, той ночью… Но почему же Лида ему ничего не сказала?! А когда, собственно? Возможно, что она и сама не знала, - он же уехал так быстро. А потом уже… Откуда ей было знать, куда он пропал.
“… ненавидел вас. Всю жизнь.” – вспомнил он прочитанные слова.
- “Он бросил нас.” – возможно так объяснила Лида отсутствие папы.
Дмитрий Сергеевич потянулся к столу и взял тетрадку. И тут из неё выпал сложенный листок бумаги.
“Дежа вю.” – мелькнуло в голове. – “Такое уже было.”
Он поднял с пола листок и развернул.
Здесь было написано карандашом и словно наспех, в последний момент, когда тетрадки уже следовало сдавать.
“Теперь всё стало ясно. Я был не прав. Прости меня, … папа. И мне кажется, мама никогда тебя не забывала”
Буквы неожиданно расплылись. Дмитрий Сергеевич ладонью вытер слёзы, аккуратно сложил записку, положил на стол. Встал и засунув руки в карманы, застыл с улыбкой на губах.
Намеченная в планах тихая пенсионная жизнь в домике на берегу залива задрожала и стала рассыпаться, словно карточный домик.
“Никогда не забывала”.
Она сейчас одна. Он тоже так и не успел обзавестись семьёй. И у них есть сын.
Сердце вновь отчаянно заколотилось. Он несколько раз глубоко вздохнул и осторожно опустился в кресло.
- Не хватало ещё третий инсульт схватить на радостях. – Дмитрий Сергеевич усмехнлся, достал телефон и взглянул на номер мамы Ильи.
Кровь забурлила.
И такое тоже уже было… Хоть и давно.
- Аллё?
Голос явно был не женским.
- Илья? Ты?
- Да. А кто это?
- Это… Это Дмитрий Сергеевич.
- А… Простите, не узнал вас. Извините.
- Ничего, ничего. Я… Скажи… А могу я… Могу с мамой твоей поговорить?
- …….. Мама умерла. Месяц назад… Она раком болела… Долго держалась, но… Этот рак… Он каждый день откалывал от неё по кусочку… И потом… Аллё?
Что-то лопнуло в груди.
“Наверное, это третий инсу…“ – мысль осталась незаконченной. Телефон упал на пол, рука безвольно повисла.
Он стремительно летел вниз. И такое с ним тоже уже было. Вот только… Свет впереди. Раньше он его не видел.
Как окно. Всё ближе и всё ярче, ярче…. Он закрыл глаза, чтобы не ослепнуть и вдруг почувствовал, как резко остановился.
Так тихо вокруг. Удивительно. Вокруг словно бескрайнее снежное поле. Только совсем не холодно.
- Дима.
Он резко развернулся.
“Лида… Лишь морщинок вокруг глаз прибавилось, а так, - всё та же”.
- Нет, Дима. Нельзя. Рано тебе ещё. Возвращайся. Илья один там…
Он что-то хотел сказать, но ....
- Папа! – вдруг разорвал тишину чей-то крик. – Папа!
Внутри стукнуло. Раз, другой…
Дмитрий Сергеевич вздрогнул и открыл глаза.
Стол, тусклый фонарь за окном. Он нагнулся и быстро поднял трубку:
- Аллё!
- Фу, блин! Я думал… Думал, ты тоже…
- Нет, сынок, всё в порядке, я просто…
“Сынок. Какое удивительное слово. Такое… родное. Произносил ли он его когда-нибудь? Ну, наверно… Когда читал.”
Но лишь сейчас он вдруг осознал сколько силы и любви оно в себе несёт!
- Папа, ты только не молчи, прошу тебя!
- Я здесь. Здесь, Илья! Я… не молчу. Прости, я…
И они говорили. Говорили. Говорили…
И сердце учителя билось спокойно и ровно. А когда первые лучи солнца коснулись антенн на самых высоких крышах оно и вовсе вычеркнуло из своей истории слово “инсульт.”
Наступало утро.
Начиналась новая жизнь.
