Призрак Алленберга

Есть на территории бывшей Кёнигсбергской области небольшое, но растянутое поселение. Прежними владельцами, восточными пруссами, оно величаво именовалось Веллау. Теперь же это посёлок с более простым, но несколько гордым названием — Знаменск. И вот на его территории некогда расположился детский сад. Это трехэтажное здание в составе комплекса теперь уже заброшенных строений бывшей воинской части. Часть была расформирована в 2013 году, и здания-брошенки быстро начали приходить в запустение, но загадки этого места остались свежи. Для меня они раскрылись спустя 5 лет после запустения комплекса, когда я пришла работать в детский сад секретарём. Да, комплекс-то заброшенный, но заведение для дошколят функционирует и по сей день.

Это не первый детский сад в моей рабочей жизни. Но если в первом ничего интересного в мистическом плане не было, то здесь таинственное и загадочное поджидало меня на каждом углу.

Именно здесь я познакомилась с необычным существом, нарушающим покой местных работников. Существом, активно проявляющим себя ночью и прячущимся днём. Но обо всём по порядку...

***

Рабочие будни проходили довольно однообразно и имели свойство выматывать меня. А какими еще, спрашивается, они должны быть? Впрочем, работа нравилась мне относительно многих предыдущих рабочих мест своей направленностью и спецификой, я ведь хотела попробовать себя в роли секретаря, правда не в детском саду. Однако в тот момент, когда я в очередной раз занималась вопросом своего трудоустройства, в центре занятости ничего более подходящего не оказалось, а времени снова ждать и ждать не было. Так и попала в д/с «Берёзка». «Название даже говорящее какое», — удивилась я тогда. И правда: дошкольное заведение окружают преимущественно берёзы, хотя и другие деревья присутствуют, составляя вместе живописную рощу. А рядом с ней протекает река, в которой местами встречаются водопады — своим появлением здесь они обязаны обломкам полуразрушенной некогда дамбы. Вообще, разрухи тут хватает конечно, вот и брошенные здания, которые от детсада отделяет такой же ветхий забор, составляют некую символическую запущенность. Но романтизировать на сии темы я быстро перестала — рабочий водоворот помешал. Порой даже некогда было выглянуть в окно кабинета и полюбоваться вышеупомянутыми берёзками — зарывалась в бумагах и залипала перед монитором. Умудрялась и на автобус опаздывать. Обидно было, жуть! Ведь следующего нужно было ждать около часа. В такие дни я особенно «тепло» думала о своём чудесном руководстве, ведь оно заботилось только о своих нуждах, в том числе о своевременном возвращении с работы домой. Иногда и вовсе предпочитало на работе не появляться, надеясь на свой «надёжный тыл» в моём лице — до меня были другие ответственные лица.

***

Прошло 2 месяца. Ничего сверхъестественного не наблюдалось, ничего таинственного и загадочного не было, кроме распоряжений и замечаний начальства, которые порой мне приходилось разгадывать, как ребусы. Трудно было иногда понять, что хочет от меня человек, шесть лет занимающий здесь руководящую должность и так и не сумевший разобраться с масштабными задачами руководителя. А мне и учиться было некогда да и не у кого — приходилось схватывать на лету, а то, что не улавливалось, постигалось методом проб и ошибок.

К счастью, сегодня сверхзадач передо мной не стояло, работа шла размеренно, и в кофе-паузу даже удалось поболтать с Нонной Петровной, душевной прачкой преклонного возраста. Мизерная пенсия и личные обстоятельства вынуждали ее пока еще работать. Нонна Петровна периодически, в свободные минутки поднималась на третий этаж попить чаю вместе со мной и прочей «администрацией» детсада, включая заведующую. Чаще, конечно, мы пили без последней, что особенно нравилось мне, — пили чай, в смысле. Но наслаждаться чайной паузой в одиночестве и покое в своём рабочем кабинетике мне было гораздо приятнее, исключение делала только для прачки — поддерживала она меня, да и общение уютное у нас сложилось. Сегодня чаепитие у нас состоялось дважды, во время второго послеобеденного нас прервали — вернулась из долгого отпуска София Антоновна или просто Соня. Наконец, я впервые увидела очередного младшего воспитателя, много была наслышана о её затяжной болезни и многочисленных больничных ввиду этого. Вот сейчас она принесла очередной больничный лист, первый в моей рабочей практике, который мне нужно было прикрепить к соответствующим документам и передать в бухгалтерию. Чтобы совершить последнее действо, требовалось пройти половину посёлка, так как бухгалтера в своё время распределили в другое образовательное учреждение. Иногда мне везло — руководитель сама возила документы, но если этого не случалось, то нетрудно догадаться, что в роли курьера чаще приходилось бывать мне самой. Как будто мало дополнительных обязанностей было! Ответственный за охрану труда да за пожарную безопасность — это вам не хухры-мухры. А шла ведь сюда, думая только о работе секретаря. Но хватит плакаться... Соня что-то спросила, а я машинально кивнула ей, уставившись в монитор.

• Всё, приказ о продлении отпуска в связи с больничным готов, — наконец отлипнув от экрана, произнесла я. — В ближайшее время передам в бухгалтерию.
• Спасибо, Лиза. Слушай...

Я внимательно уставилась на Соню, ожидая продолжения. Она будто бы очень хотела, но боялась что-то у меня спросить.

• Ты не боишься оставаться одна, когда вся «администрация» уже уходит домой? — собравшись наконец с духом, выдала нянька.
• А почему я должна бояться?
• Тут же практически темно, даже летом, холодное мансардное помещение, мрачный коридор, звуки неожиданные, странные...

При последних словах Соня поёжилась, а мне вдруг стало смешно, и я не сдержалась:

• София Антоновна, вы...
• Можно просто Соня, — надулась она. Ну да, налицо разница всего лишь чуть более десяти лет — мне самой уже к тридцатке, хоть и выгляжу как вчерашняя школьница — поэтому просто «Соня».
• Сонь, ты чего? Страшилок пересмотрела или перечитала?
• Я серьёзно. Спрашиваю, потому что знаю.
• Что знаешь?
• Здесь привидение обитает. Раньше, когда у нас в садике сторож был, он его видел, вернее, слышал завывания, скрежет и всякие такие звуки.

Тут я прыснула от смеха. И мои вмиг увлажнившиеся, серо-голубые глаза стали более голубыми — смех сквозь слёзы.

• Вот тебе смешно, а я правду говорю.
• Ну, может, это ветер завывал, — предположила я осторожно. Я никогда не отрицала существование подобных потусторонних существ, просто на подобные вещи у меня давно сформировался свой взгляд. Но всё же маловероятными показались мне слова Сони, хоть и не хотелось задеть её своей реакцией.
• Я тебе говорю: правда это. Не один раз слышали, и повара на кухне тоже, хотя они боятся об этом говорить. Ночью ходит-бродит, ухает, а с рассветом как будто растворяется. Один раз Тонька, повариха, тень заметила — уходил он, а она в первую смену была, с 6 утра. Так сердце у ней в пятки чуть не ушло, а сторож вообще на ночь в каморке закрывался, дверь чем попало подпирал, как будто этим спастись можно было. Не веришь?
• В призраков? Верю. Но по-другому к этому отношусь. Сама не слышала их и не видела, да и не хотелось бы. И вообще, Сонь, верю в Того, кто сильнее этого и может спасти, если что.
• Я тоже верующая, Лиз. Мы даже священника вызывали здание освятить — здесь же дети. Страшно. Завка нас ругала правда, ну, заведующая. Говорила, что мы, вместо того чтобы работать, ерундой маемся.     
• Судя по всему, она была права, раз привидение никуда не делось, иначе бы ты у меня не спрашивала: страшно ли оставаться одной. И священник ваш бесполезен оказался.
• Может, и бесполезен. Но мы хоть попробовали.
• А спросить самого призрака, что ему здесь нужно, не пробовали? — улыбнулась я.
• Ты что! Страшно ведь. Вообще, слухи ходят, что он здесь давно обитает, видимо, раньше лучше скрывался. Если прислушаться, можно и днём услышать, как он тут ходит. Даже ребята из части рассказывали, что тут что-то нечеловеческое обитает. Караульный слышал. В 2010 году, кажется, это было. В газетах даже писали. Здесь же психушка раньше была. У немцев еще. Может, он и затерялся тут с тех времён.
• Ну да, то, что здание под детсад не приспособлено, я еще в первые дни заметила. Коридоры широкие и длинные, как в больницах, а помещения на палаты похожи.
• Вот-вот...
• Но, чтобы с тех далёких времён здесь чей-то дух застрял, маловероятно. Я, конечно, интересуюсь историей нашего края, знаю, что необычных вещей у нас полно, но про такое не слышала.
• Ну, теперь услышала, — как-то многозначительно произнесла Соня и, вспомнив, что ей пора работать, вышла из кабинета.

           А я под впечатлением стала прокручивать услышанное. Мне стало интересно, что же за существо тут поселилось и где именно. Может, в сад оно в гости приходит, а живёт там за забором, в одной из заброшек. И что же здесь было ранее у немцев, в довоенную эпоху? Ведь русским Кёнигсберг стал после войны, назвавшись Калининградом...

                ***

           Сегодня осторожно поднимаюсь в свой рабочий кабинет, озираясь по сторонам и пристально разглядывая высоченные потолки и мрачные углы коридоров. Похоже, начинаю параноить. Неудивительно — ведь после вчерашней беседы с Соней стала замечать «странности» на этаже. 

      … В три часа «администрация» уже отчалила домой, а я, послушно высиживая еще час своего рабочего времени, ковырялась в бумагах. И вдруг в конференц-зале, расположенном почти напротив моего кабинета, не считая «ведомства» заведующей, послышались щелчки, а затем — ворчание чайника. Прибор заработал мистическим образом? Мне стало не по себе. Несколько минут сидела, решая выглянуть из-за двери или нет. Может, кто-то из «нижнего» персонала решил попить чаю или кофе? Но вообще-то они так не наглели, делая это у себя, то есть в группах. Пока я задавала себе вопросы и сама же на них отвечала, вновь раздалось щелканье, после чего звуки стихли. Я снова погрузилась в очередной отчет, который мне предстояло сдать через несколько дней. И тут — о ужас! Теперь мне вовсе стало стрёмно — звуки повторились. Медленно повернув ручку двери, я также неспешно открыла ее и выглянула наружу. И хотя звуки исходили из конференц-зала, я настороженно стала вглядываться в противоположную сторону — в узкий и темный коридор, ведущий мимо кабинетов завхоза и медсестры к заведению для естественных нужд. Этот коридорный мрак меня и раньше настораживал, а теперь, после Сонькиных баек, стал напрягать особенно — к тому же в детстве я боялась темноты — мне казалось, что там может спрятаться привидение. Пересилив свой страх, шагнула вперед и буквально пробежала в зал для заседаний, чаепития и т. п. Бросившись к чайнику, обнаружила, что кнопка была не отжата до конца, видимо, поэтому он и сработал. Наверное, или завхоз, или медичка забыли выключить чайник — я к нему редко подходила — он был неисправен и сам не выключался. Я усмехнулась — бояться, оказывается, нечего или некого — но тут же за стеной, в том самом мраке раздался чей-то смешок в ответ. Пулей я понеслась обратно в кабинет и закрылась на ключ. Тут я осталась одна, и стало немного страшно, а на нижних этажах раздавались детские гомонящие голоса и повышенные тона воспиталок и нянек, собирающих детей на полдник. Фух! Этот шум в данной ситуации меня очень успокаивал. Немного придя в себя и подумав, что мне показалось, продолжила работать. Больше ничего сверхъестественного я не слышала. Когда рабочее время подошло к концу, также пулей выскочила из кабинета, закрыла дверь на ключ и понеслась на остановку. Быстрее хотелось оказаться дома, подальше от этого места, в которое завтра мне предстояло вернуться — работа все же. По приезде домой, наспех заварив чай, села бороздить просторы Интернета, изучая информацию о таинственной психушке. Сведения были сугубо историческими, не считая заметки о караульном, якобы видевшем привидение. Снова вспомнился разговор с Соней. Но теперь-то часть расформирована, нет охраны, хотя иногда посылают сторожей, да и сами заброшки растаскивают на кирпичики, хоть и собирались их какому-то реставрационному фонду отдать. В общем, сделала я вывод, что там и водиться-то некому. Тогда что же я слышала? Или кого?..

Вот почему сегодня я словно изучаю стены и потолок, надеясь там увидеть или прочитать разгадку вчерашней чертовщины. Но ничего мне не открывается. В обед я решаю прогуляться по ту сторону забора, чтобы выяснить суть происходящего там. Как странно: по дороге на работу не один месяц проходила мимо этих жутких строений, зияющих черными дырами вместо окон, а любопытства заглянуть туда не возникало. Хотя, скорее всего, вопрос стоял не в отсутствии интереса, а в нехватке времени. Ведь начальство так любило меня загружать, да и прочий персонал даже в обед не давал продохнуть: полчаса за трапезой, остальное свободное время за работой — кому справку выдай, кому распечатай что-то... Баста! Сегодня свои положенные полчаса я буду отдыхать, прогуливаясь по территории бывшей психушки. Забавно звучит — почти как «отдыхать в психушке».

Сегодняшний обед включал одно из моих любимых блюд, день выдался солнечный, хоть и слегка морозный — близилась зима, настроение было чудесным. Самое время выяснить правду о том, что здесь происходит. Конечно, своими идеями я ни с кем делиться не стала, даже с Нонной Петровной, которой доверяла, — зачем забивать пожилой женщине голову. Быстренько допив компот и бросив на ходу «спасибо», поспешила ретироваться. К счастью, за своей пустой болтовней ни повара, ни кухарка не заметили моего ухода. И вообще никто не заметил и не задержал меня.

***

Дыру в заборе долго искать не пришлось, и вскоре я очутилась в заветном месте. Да уж, зарастать тут все конкретно начало. А может, давно уже зарастало, я же не видела того, что здесь было раньше. Судя по некоторым зданиям, можно было понять, что здесь вояки размещались, но остались и те строения, которые любознательного могли обратить к истории времен Второй Мировой, той страшной истории, которая произошла именно здесь, на территории Провинциальной психиатрической больницы Алленберга. Впрочем, по поводу того, что здесь случилось на самом деле, существует несколько версий. Я поверила одной, наиболее правдоподобной, на мой взгляд, ведь таких историй, созданных нацистами, было немало. К тому же нашелся очевидец, который подтвердил мои полученные из Интернета знания. Ну вот уж никак не думала, что он окажется таким необычным.

Я стояла и смотрела, наверное, несколько минут, как солнце освещало поросшие травой крыши трехэтажных строений, как его лучи заглядывали в черные глазницы, где некогда были окна, как скользили они по двору, перебегая от одного здания к другому. И тут вдруг один зазевавшийся лучик пробежался по стрелке старинного циферблата, закрепленного на такой же старой кирхе, построенной явно в довоенное время. Конечно, больница была построена в 1852 году. Значит, и кирха — ее ровесница. Обшарпанный вид церквушки и ржавые стрелки почему-то произвели на меня наиболее жуткое впечатление. Это я еще черных подвалов и опасных винтовых лестниц не видела — для этого надо зайти внутрь хотя бы одного здания. Но мне хватило сетевых фотографий. Место настолько жуткое, что можно ужастики снимать!  Брр... Терпеть их не могу! Так, пожалуй, надо уходить отсюда. Время только зря трачу. Внезапно ржавая стрелка на часах бывшей кирхи начала с противным скрипом поворачиваться. О нет! Опять глюки? Теперь я не только слышу, но и вижу. Стрелка уже не просто поворачивается — она бежит. И я, развернувшись, тоже начинаю бежать, но не могу — ноги словно приросли к плитке, которой вымощен весь двор. К тому же она еще и скользкая — морозец сделал свое дело.

И тут передо мной словно вырастает нечто светящееся и полупрозрачное. Помня о том, что у ворот, вернее, у того, что от них осталось, еще может встретиться охранник (именно поэтому любопытные ищут дыры в заборе, а не «путешествуют» через центральный вход), я решаю, что меня засекли и решили подшутить. Не найдя ничего лучше, начинаю вопить, придумывая на ходу ругательство под стать тому, что вижу:

• Думаешь, это смешно, кусок студня?!
• Почему это я студень? — раздается смешок. И я понимаю, что охранник вряд ли бы так разговаривал.
• Не знаю, — бурчу я. — Это первое, что пришло в голову. Я испугалась.
• Я и не думал тебя пугать. Всего лишь вышел встретить гостью.
• Гостью? Это что какой-то прикол? Ты кто? И почему в таком странном виде?
• Ой, сколько вопросов у медноволосой госпожи!

Смотрю на это странное существо и начинаю подозревать, что мой бред оживает, но продолжаю хорохориться, все еще надеясь, что это чей-то розыгрыш, и сейчас этот шутник перестанет использовать иллюминацию и покажет свое истинное лицо.

• Ты, желеобразный холодец...  Взрыв смеха обрывает мою мысль:
• Почему ты так странно ко мне обращаешься? Заметь: тебе я ни слова плохого не сказал.
• Потому что несмешно! Если ты хотел меня разыграть, необязательно было изображать из себя желеобразное существо, похожее на привидение. Можно было просто накинуть белую простыню с дырочками для глаз и крикнуть «ууу», чтоб сердце мое наверняка ушло в пятки и я не смогла тебя обзывать!
• Слушай, ну я никого не изображаю. Я тот, кто я есть, или то, что есть. Как даме будет угодно. Правда, желе из меня не выйдет. Можешь потрогать меня и проверить. Хотя нет... — Новый взрыв хохота. — Не сможешь. Я же когда-то утратил свою плоть.
• Как остроумно! Я вообще-то образно выразилась. Воздух вокруг тебя...

           И тут вдруг меня осенило. Воздух! Он дрожит! Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до собеседника, но рука проходит сквозь него. Мгновенно растеряв весь свой пыл, я сама начинаю дрожать.

• Воздух вокруг тебя подрагивает, как холодец.
• Воздух? Ну это, конечно, меняет дело, — хихикает существо. — Ассоциации у тебя с едой все. Странно, вроде с обеда только.
• Откуда ты... Нет, это неправда. Это все байки!
• Байки не байки, однако ты в меня веришь, хоть и имеешь свою позицию на этот счет.

             Меня поражает осведомленность странного существа, и я, скорее утверждаю, чем спрашиваю:

• Ты призрак, привидение...
• Можно и так, и так. Когда-то был человеком, как и ты. Мужчиной правда.
• Спасибо за уточнение, — хмыкаю, не удержавшись. На последующие вопросы об осведомленности насчет графика и жизненной позиции привидение невозмутимо отвечает, что подслушало мой разговор с Соней. Прекрасно! Мы теперь и днем по детскому саду бродим. Понятно: кто включал чайник и смеялся мне в ответ.
• Прошу тебя, детей только не пугай. Кое-кто из персонала уже попотел достаточно.
• Знаю, знаю, — улыбается призрак. — О! Только ты не подумай. Конечно нет! К слову, я никого не пугаю, просто забавляюсь — мне скучно. Я же не виноват, что люди сами пугаются. Пусть радуются, что не являюсь. Я ведь только звуками себя обнаружить могу.
• Почему же мне явился?
• Был уверен, что не сбежишь от страха, — хохочет субстанция, тут же сменив выражение «лица». — Если серьезно, хочу кое в чём помочь. Ты же хочешь узнать правду о том, что здесь было?
• Да! — чуть не кричу я.
• Хорошо, к тому же ты своего рода посвященная.
• Ух ты! Кто и куда меня посвятил? — спрашиваю с усмешкой.

            Но привидение, оставаясь серьезным, предлагает:

• Присядь на тот пенёк, Лиза. У тебя еще есть время до окончания обеденного перерыва. Стоять устанешь.

              Послушно устраиваюсь на пне, уже не удивляясь информированности призрака о моем имени, рабочем графике, и внимательно смотрю на него, ожидая продолжения.  

             ***

• Когда-то здесь была основана Провинциальная психиатрическая больница Алленберг. Слышала об этом?
• Читала, — отвечаю я, начиная понимать, куда клонит субстанция. — Это было в 1852 году. К истории всегда была неравнодушна, особенно к истории родного края. А почему ты об этом заговорил?
• Хочу, чтобы ты знала правду об этом месте и о том, почему я здесь блуждаю. Я был свидетелем страшных событий, о которых ты, как говоришь, читала. А о том, что я видел и пережил, ты прочитать не могла. Все было хорошо, пока не началась война.
• Вторая мировая... — шепчу я.
• Именно. Национал-социалисты жестко следовали своей идеологии. Она распространилась и на Алленберг. Тысячи душевнобольных вместе с детьми были уничтожены эсэсовцами. Ты ведь не знала, что там, — призрак махнул рукой в сторону забора, — где ты сейчас работаешь, тоже был детский сад в то время.
• Не знала.
• Вернее, отдельный корпус для психически нездоровых детей. Просто занимались с ними, как в детском саду, только по особой программе.
• Представляю. Сейчас тоже существуют специальные коррекционные программы для таких деток. Но ты говоришь, что психи... — Огромные глаза призрака вдруг становятся еще больше. — Прости... душевнобольные были уничтожены, в том числе и дети. Но насколько я знаю, это одна из версий. Больницу, скорее всего, расформировали в 1940 году.
• Эх ты, горе-знаток! — ухмыляется мне полупрозрачное существо. — Можешь и дальше верить в удобные версии. Я рассказываю тебе, как было на самом деле. Ведь мой отец работал здесь и буквально жил на работе. А я периодически приходил сюда и иногда оставался с ним ночевать. Здесь же я и встретил свой конец.
• Так ты!.. Призрак Алленберга! — делаю я круглые глаза от удивления, несмотря на то что догадки были. — Тот самый! Живая легенда!
• Какая там легенда, медноволосая леди, — грустно улыбается «мое открытие». — Я был бы ею, если бы смог хоть кого-нибудь спасти.  Хоть и был юным, но помню отчетливо, как убивали людей по фашистской программе, потому что они мешали созданию чистой «арийской» расы. А «психи», как ты сказала, мешали этому в первую очередь. Ведь от них проще избавиться, чем лечить их и содержать! И когда вышел сей жестокий приказ, Алленберг не был исключением.
• Да уж, ужасное время, — вздыхаю я. Понимая, что время моего перерыва подходит к концу, а вопросов осталось еще много, в надежде услышать продолжение озвучиваю «собеседнику»:
• Я приду завтра за продолжением истории, можно, призрак Алленберга?

Он меняется в лице, снова демонстрируя свою светящуюся улыбку:

• Конечно, Лиза. И такое обращение мне нравится намного больше. Призрак Алленберга звучит гораздо лучше, чем студень или холодец. Сказав последнее, привидение вдруг рассмеялось так, что стало смешно и мне, несмотря на то что несколько секунд назад состоялся совсем не веселый разговор.

Смеяться я перестала только по приходу в детский сад. Обеденное время пролетело незаметно. Более получаса я проговорила... с призраком! Бред какой-то! Но говорила же. Поднявшись наверх, обнаруживаю, что из «администрации» никто еще не вернулся с обеда, и, заварив в конференц-зале чай, ухожу пить его в свой кабинетик. В сумке нахожу печеньки и конфетки. Приятное дополнение, ничего не скажешь. Наслаждаясь вкусняшками и любимым напитком, размышляю о беседе с призраком и улыбаюсь тому, как интересно провела обычно скучное «детсадовское» время.

***

«Удивительно, как ему удалось сохранить такое добродушие и чувство юмора!» — думаю я о полупрозрачном «друге», готовясь к очередному походу на заброшку. Сегодня решаю пропустить обед — уж очень хочется разгадать загадки Алленберга и раскрыть тайну его единственного обитателя. Охрана, конечно, не в счет. Да и обитает она там в последнее время все реже и реже; скоро комплекс совсем придет в запустение, или растащат его по кирпичикам.

• Так что же здесь произошло? И почему ты винишь себя в том, что не смог никому помочь? — спрашиваю я призрака, предварительно «выудив» его из подвала. Сегодня «хозяин» почему-то не спешит встречать «гостя».
• Не спеши, Лиза. Я хочу тебе кое-что показать. Я очень долго искал этот плакат. Спрятал его в стенах еще с тех времен, как напоминание.
• Так вот почему я не могла тебя дозваться. Заставил меня лезть внутрь, рискуя жизнью.

              Субстанция недоуменно вытаращивает глаза.

• Как это? Я даже не думал...
• А если бы мне кирпич на голову упал! Это ты беспрепятственно можешь по развалинам гулять, а я лучше на прежнем месте, на пенечке тебя дожидаться буду.
• Извини, не подумал. Ну и ты хороша, медноволосая леди, раз у тебя не хватает терпения подождать, нечего меня обвинять. Сама виновата, что лезешь в лицо опасности.
• Какой горячий холодец! — язвлю я, не удержавшись. Но призрак, кажется, не обижен: снова улыбается.
• Ладно, показывай, что у тебя там.

          Словно ожив, кусок желтой потертой бумаги перемещается по воздуху, зависая на уровне моих глазах. Я отчетливо вижу хоть и смазанный, но вполне читаемый текст на немецком и иллюстрацию к нему. Речь идет о той самой пропаганде убийства так называемых "неполноценных людей" в нацистской Германии. Пользуясь своими куцыми, но незабытыми знаниями немецкого языка, перевожу: «Этот больной за время жизни обходится народу в 60 000 рейхсмарок. Гражданин, это и твои деньги! Живите новым народом».

• Да уж, — выдыхаю я.
• И ты будешь мне еще про иные версии говорить, — с грустной усмешкой выдает призрак. — Когда до Алленберга дошла эта жуткая пропаганда, мой отец несколько дней места себе не находил, все хмурился и молчал. А я... мне было очень жаль их всех, особенно детишек. И я поспешил в сад их предупредить. Надеялся, что можно увести их отсюда, спасти. Плана, конечно, четкого у меня не было, но я решил действовать по ситуации, главное, как можно быстрее.

Внезапно субстанция замолкает, уставившись странным взглядом в сторону нынешнего детсада, а я замираю в ожидании.

• Во время спасательной операции мне удалось вытолкнуть троих детишек через черный ход, — глубоко вздохнув, продолжает призрак. — На той стороне, в роще их уже встречала нянечка. Скрыться за деревьями было возможно. А потом я увидел их... эсэсовцев. Они будто предвидели возможное спасение и перекрыли все запасные пути отступления, какие только могли быть. Раздались выстрелы, и, прежде чем взвившийся надо мной приклад отключил мое сознание, я успел крикнуть «спасенным»: «Бегите!»
• Это ужасно!    
• О нет! Получить прикладом по башке — это еще не так страшно, — смеется мой собеседник.
• Слушай! Ты такое пережил, рассказываешь об этом с ужасом в глазах и при этом смеешься! Ты точно сын врача, а не душевнобольной?!

• Если бы это было так, меня бы «вырезали» в рамках программы умерщвления. А я умер иначе, нелепой смертью.
• Так ты что? Умер от удара прикладом ружья??

Субстанция уже не просто смеется, а хохочет:

• Нет, не настолько нелепо. Да, Лиза, тебе может казаться странной смена моего настроения, но, наверное, было бы хуже, если бы я не сохранил чувство юмора.
• Возможно. Но какое-то оно у тебя странное, призрак Алленберга, — улыбаюсь я невольно, ведь глядя на это необычное веселое существо, невозможно не улыбаться, даже если особо нечему. Но тут же вспоминаю, что субстанция не все рассказала, и снова становлюсь серьезной.
• Мы отвлеклись. Что было дальше?
• Дальше я очнулся и увидел, что никого нет. Не слышно было ни звука. Мертвая тишина стояла. Сначала я вошел в здание детской лечебницы, там было тихо. На полу виднелись следы крови. Проклятые фашисты все-таки добрались и до детей. Думаю: не стоит тебе и говорить о том, что я увидел во дворе самого Алленберга. Нет! Мертвых тел уже не было, вероятно, их куда-то вывезли и свалили, как мусор, или сожгли. Но площадь перед больницей, жилыми зданиями, кирхой и складскими помещениями пестрела от крови. Всех расстреляли! Тогда я подумал о врачах и прочем персонале, о своем отце — что стало с ними? Наверняка, эсэсовцы нашли способы, как использовать их. Я поспешил домой, но там не оказалось никого. Лишь записка, адресованная мне, сиротливо валялась на полу. Из нее я узнал, что отца распределили в одно из учреждений, и вместе с матерью он уехал «служить» фашистам. Я же не хотел идти его дорогой, и как ни странно это звучит, возненавидел всей душой идеологию тех, с кем жил в одной стране. Я вернулся в пустой и брошенный Алленберг, нашел там кое-какие запасы пищи и поселился в нем, заживо похоронив себя в этих стенах.
• Ого! Кажется, я понимаю: у тебя кончилось пропитание, и со временем ты умер от голода.
• Ты очень догадлива, Лиза. Однако благодаря детсадовским харчам я тянул еще довольно долго, — призрак снова улыбается. — Дети, которых я не спас, спасали меня. И знаешь, я словно сросся с этим местом. Спрятался здесь от всего и всех. А однажды мучимый голодом пытался заснуть, чтобы не думать о еде и не вспоминать ужасы прошлого, и перешел в какое-то странное состояние полусна-полубреда. И когда очнулся от него, стал таким, каким ты меня сейчас видишь. А потом, после войны русские основали здесь воинскую часть и открыли детское учреждение в том самом здании, где жили душевнобольные детишки. Там, где ты работаешь сейчас. И сама понимаешь, я вынужден был прятаться еще активнее. Хотя порой не мог удержаться, чтобы не пошалить.
• Ты имеешь ввиду караульного, который в 2010 году почетно нес службу, пока ты его не испугал? О нем даже в газете писали.
• Был такой грешок, — улыбается существо. Какое добродушное привидение! — Паренек меня, конечно, не видел, только слышал, как я в подвале развлекаюсь. Ох, и гудело в ушах от звона труб! Вот с его слов легенды о призраке, то есть обо мне, и поползли. А может и раньше. Уж и не вспомню.
• Ну и хулиган ты, призрак Алленберга! Ты только детишкам, еще раз прошу, не смей являться, а то начнется массовый детско-воспитательский психоз.
• Нет, конечно. Детишки — особая категория. Скучаю до сих пор и вспоминаю...
• Поэтому и приходишь в детский сад, по старой памяти?
• Ага. А еще еда там очень вкусная, — весело подмигивает субстанция.
• Детсадовские харчи, — улыбаюсь в ответ. — Слушай, может давно пора оставить прошлое в прошлом?
• Ты себе это скажи.
• Не поняла.
• Можно подумать, тебе нравится здесь работать.
• Ну, это конечно не совсем то, что я хотела, вариант не лучший, но и не худший.
• Вот подобные размышления обычно и мешают решиться на перемены. В личной жизни наверняка так же.

Задумываюсь на минуту. Удивительно, но призрак прав. Я люблю мужчину, в ответных чувствах которого не уверена, хотя прошел уже год с начала наших странных, непонятных отношений. Он то притянет, то оттолкнет. А я, набравшись неуместного терпения, жду. Чего жду? Непонятно.

• Судя по выражению твоего лица, я угадал, — вырывает меня из раздумий «мой холодец».
• Еще скажи, что мысли читаешь, — язвлю я и продолжаю: — Я вообще-то первая о переменах спросила.
• Мадам, возможно, мы встретились неслучайно. И перемены нужны и тебе, и мне.

Оставшиеся десять минут от обеда, попивая чаек с конфетками, размышляю о недавнем разговоре с призраком, особенно над последними словами о переменах. Я, ведь, и сама думала о них последнее время. С чего-то надо начинать. Новую работу искать лучше в отпуске — вот только дождусь его. А новые отношения... Надо со старыми разобраться. И главное, мне непросто отношения нужны. А чтобы все серьезно, по-настоящему! Семью хочу! Ох, ну и загрузил же мой мозг, призрак Алленберга!

***

… Через несколько месяцев я сменила работу, уйдя из детсада, но не потому, что для меня ожила легенда и стало вдруг страшно. Всего лишь хотелось что-то изменить в жизни, и я наконец решилась. Начала с работы, и это начало совпало с другим — личными переменами. Оставив в прошлом несостоявшегося «жениха» и «мужа», сделала шаг навстречу новому и прекрасному.

Мой неожиданный «друг», призрак Алленберга, тоже решился на перемены. Вынужденные правда. Поговаривали, что «наследие» бывшей воинской части (о психушке никто не упоминал) в целях сохранности все-таки отдали какому-то реставрационному фонду. Однако местные «вандалы» работали быстрее всяких организаций и по камушкам разбирали Алленберг. Вероятно, с последним утащенным кирпичиком и ушел мой светящийся «товарищ». Больше не осталось здесь ничего, за что бы он мог держаться. Так я подумала, когда приехала сюда попрощаться с ним, ведь до моего ухода так и не получилось это сделать.

Мне неизвестно, исчез ли он навсегда. Возможно, иногда навещает место своей прежней обители. Но я больше его не видела...