Ливень 1990

Кто купался когда-то перед грозой, тот знает, какая теплая, невылезательно-притягательная вода в пруду в такие моменты. Небо затягивает тучами. Темнеющая синева грозовых облаков неотступно надвигается и угрожает обрушиться всей своей массой на тоскующую по дождю землю. А ты смотришь краем глаза на эту синь и прикидываешь, сколько времени до дождя осталось. Солнце печет с удвоенной силой. И ты убеждаешь себя, что еще успеешь поплавать и до дома на велосипеде быстро домчишь. А потом плывешь, растягивая удовольствие от влажной прохлады.

Из воды меня выгоняет гром. Не тот, который гремит где-то вдалеке уже час, а тот, который рокочет прямо над головой, раскалывая небо на кусочки, жуткий и настоящий. Ребятня быстро вылезает из воды. Все наскоро одеваются, на бегу прощаются, вскакивают на велосипеды и разъезжаются по домам.

Я тоже бегу. Одежда с трудом одевается на мокрое тело. Волосы путаются и прилипают к лицу. Скользкие шлепанцы то и дело слетают с босых ног.

А небо уже не шутит, грозит молниями и громовыми раскатами. Начинается водный обстрел. Крупные капли тяжело падают и мгновенно уходят в горячий песок, оставляя в воздухе еле заметные пылевые облачка.

Мой расчет на то, что гроза пройдет стороной, опрометчив и неверен: ливень начинается внезапно. Видимо, гуляющий по небу уже битый час предупреждающий гром и надвигающаяся туча, заслоняющая собой все небо, для меня были не особо весомым предупреждением. Небо, сотрясаясь, обрушивает потоки воды на опустевший пляж. Тяжелые капли своим весом пригибают к земле пыльные травы и листву.

Узкая тропинка вдоль берега ведет на пригорок, где проходит авто-трасса – моя надежда на побег от грозы. Буксуя и проворачивая на месте, старенький мой велосипед «Школьник» стремится по скользкой тропке на горку. Еще немножко и асфальт, там - дорога домой. Ровная и надежная, а главное, короткая. Мне уже почти ничего не видно, вода заливает глаза и хлещет с пригорка грязными ручьями. Противные шлепанцы предательски соскальзывают. Пристегиваю их под зажим багажника и пешком тащу упирающийся велик на горку, он, железный и неуклюжий, сопротивляется, больно царапая педалями голые лодыжки. Сумка с полотенцем и пустой литровой банкой из-под компота болтается на руке – мокрый, стучащий, бесполезный балласт. Первая попытка забраться на горку терпит неудачу, вторая, к сожалению, тоже…

- Эх, был бы со мной тетушкин матрас, - тогда и гроза ни по чем, - думаю я и начинаю в голос смеяться, представив себя со стороны. Босой, упорно карабкающийся на пригорок человек, то и дело съезжающий вниз, но истово и гордо стремящийся наверх, дабы не уронить достоинство, велосипед и тапки.

Смех душит меня и мешает двигаться дальше. За эти несколько секунд борьбы со скользкой тропкой мне вспомнился визит к московской тетушке, которая однажды, майским солнечным днем, предусмотрительно, на случай дождя, подарила мне изрядно потрепанный временем надувной матрас.

* * *

Дорога на поезде из Тольятти до Рязанцева нудная и утомительная: пересадка в Москве, где несколько часов ждешь нужную электричку до Александрова; потом, считая минуты от станции до станции, едешь до Рязанцева.

И только ожидание в Москве - долгожданный бонус после всех однообразных мытарств в поездах.  Эти драгоценные часы можно потратить с пользой! Навестить родственников. Отоварить список заказов на дефицитные продукты. Постоять в очередях, ротозейничая по сторонам. Заприметь что-нибудь новенькое, диковинное, чтобы потом рассказать знакомым: «… а вот мы в Москве..».

А удивляться в столице есть чему! Так для меня, неискушенной провинциальной девчонки, было настоящим шоком, когда пару лет назад также в Москве я впервые увидела негра. В моем ближайшем окружении, кроме пластикового темнокожего пупса, с которым я играла с рождения, воспитываясь на принципах «дружбы народов», людей другой расы не было. Необычных пластиковых пупсов выпустили накануне олимпиады восьмидесятых, у многих детей были такие. А тут живой, настоящий негр! Идет по улице, черный-пре-черный!

- Смотрите-смотрите, негр! – радостно закричала я, призывая прохожих разделить мой восторг, - у нас такой дома есть!

Народ весело засмеялся. Негр сконфузился. А я, поняв, что сморозила несусветную глупость, от стыда чуть не провалилась сквозь асфальт.  Зато потом, сидя на качелях во дворе дома в своем Тольятти, я могла авторитетно прихвастнуть перед другими детьми, с интересом, надо сказать, слушавшими историю, как я в Москве видела чернокожего человека.

- Да, как сейчас помню, - мечтательно вещала я, подражая дедовой манере, в которой он предавался воспоминаниям, - Москва большая, улицы широкие, а по ней идут негры…

Перемещение через Москву в этом году было самым обычным, за исключением визита к нашей пожилой тетушке, которую мы с мамой были намерены навестить. Оставив тугие чемоданы и ведра, заботливо покрытые тряпицами, в камере хранения, мы спустились в метро.

Тетя жила в старом кирпичном доме, в небольшой квартирке на окраине Москвы. Зеленый тенистый дворик, чирикающие веселые воробьи, свежеокрашенные скамейки,  танцующий вдоль тротуара тополиный пух.

Сверяясь с тетрадным листом, на котором был написан адрес, мы пешком поднялись на нужный этаж, нажали кнопку звонка.  И вот, мы в гостях…

 Тетушка рада нам. Мы прошли по узкому коридору, горячо поздоровались, обнялись. На шум и голоса в коридор вышли тетины кошки. По-хозяйски равнодушно оглядели нас с ног до головы, обнюхали принесенные дары и неспешно разошлись по своим делам. Тетушка слаба глазами и немного глуховата, волнуется, переспрашивает.

Пока мама беседовала с тетушкой на кухне, я оглядела достопримечательности ее жилища. Заметно, что кошки царствуют здесь полновластно. Когтистые зацепки испещрили подлокотники старенькой софы. Стены, оклеенные бумажными обоями, исцарапаны. Кошачьи шерстинки и мелкая обойная стружка,  сбившись в длинные белесые ленты, медленно двигаются по полу, подгоняемые сквозняком.  Миски с кошачьей едой аккуратненько стоят рядком вдоль стены. Незадолго до нашего прихода в квартире была уборка, взгляд отмечает промытую шваброй дорожку на пыльном полу.

Пока я знакомилась с обстановкой в небольшой комнатке, женщины успели обменяться новостями. Мама засобиралась.

-.. ну вот нам и пора, мы на минуточку  заехали - доносится ее голос с кухни.

Начинается суета прощания. Тетя не отпускает: «Как же так, не успели наглядеться!» Объясняем: нам дальше, на электричку, впереди еще несколько часов дороги. Она знает, все понимает. Ну, вот только на прощание хочет сделать подарок. Вежливо отказываемся. Тетушкин быт скромен настолько, что стыдно даже подумать, что можно унести с собой что-либо в качестве презента. Обижается. Подарок легкий и необременительный, ну, что нам стоит? И девчушке (мне, то есть) повеселее. Соглашаемся.

Тетушка радуется, торопливо отодвигает ящик, той самой, излюбленной кошками, софы. Он поддается не сразу. Жалобно скрипнув, тайник обнажает свое нехитрое нутро: зимняя обувь, старое одеяло... Сверху лежит скомканный голубой сверток. Его-то и достает тетушка, ловко придерживая ящик ногой, чтобы он окончательно не вывалился из скрипучих недр кровати. Стряхнув с него крошки и кошачью шерсть, она разворачивает подарок.

Голубое нечто, податливо повинуясь тетушкиным рукам, превращается (О, чудо!) в плавательный надувной матрас!

Такое чувство восторга испытываешь всего несколько раз в жизни.  

Выросший во времена дефицитов, ребенок 80х, я торжествую! Настоящий! Мне! Мой! Даже мечтать о таком не смела. Ни у кого из моих друзей такого нет. Воображение в доли секунд нарисовало радужную картинку, как десятилетняя я плыву, распластавшись на борту этой прекрасной надувной мечты, горделиво оглядывая камыши и лягушачьи заводи рязанцевского пруда. Я – капитан… Я – бесстрашная морячка… И все-все провожают меня завистливыми взглядами.

Тетушка отмечает мой щенячий восторг и спешит продемонстрировать плав-средство со всех сторон. Она деловито потряхивает им, заботливо трет ладонью возникшие на  поверхности от времени пятна. Только сейчас я замечаю на теле моей голубой мечты зияющие безнадежностью дыры. Они, как грозовые тучи, нависшие средь бела дня в моем прекрасном лазурном небе… В горле предательски начинает формироваться слезливый комок.

- Тетя, он же дырявый, - срывающимся голосом говорю я.

- Конечно! Кошки его разодрали - не понимая моей обиды, терпеливо поясняет тетя.

- Так ведь плавать на нем нельзя, - почти плачу я.

- Матрас тебе дарю не для плаванья, а для леса! – назидательно говорит тетушка.

- ????

- В лес за грибами пойдешь?, - продолжает она, убедившись, что полностью завладела нашим вниманием - … возьмешь с собой матрас! Застанет тебя в лесу гроза - сядешь под куст и матрасом накроешься. Так дождь и переждешь!

Не в силах справиться с разочарованием, бормочу под нос неискренние слова благодарности. Стараюсь не дышать даже, чтобы не разреветься. Обнялись. Попрощались. Подарок, аккуратно свернутый в тугой сверток, уносим с собой, притворяя за собой дверь. 

- Стойте! - Слышится скрип входной двери и торопливые тетушкины шаги. – Еще кое-что забыла, - кричит она, пытаясь внизу разглядеть нас через лестничный проем.

Я чувствовала, что ничего хорошего это возвращение не сулит. Но мы все же поспешили вернуться. Тетушка рада, что успела нас остановить. С нетерпением заглядывает она вниз через перила. Успела! Остановила! Кошки, радуясь свободе, тоже поспешили выйти из квартиры на лестничную площадку.

Вновь поднявшись на этаж, мы нашли нашу тетушку с пожелтевшей от времени книгой в руках. Смахнув пыль с обложки и со словами:

- Будет тебе, что почитать в поезде и на каникулах, - тетушка вручила мне тяжелый потрепанный том «XX съезд КПСС 1956 года».

Глупая тогдашняя я, избалованная современной цивилизацией, неспособная понять бережливости старшего поколения, их безграничной смекалки и умения дать вторую, третью, если надо, жизнь старым вещам, не оценила тогда этих подарков.

Прости меня, тетя.