Крестьянские дети (продолжение)
Накануне свадьбы приехал усатый Леонид Филиппович с новой подругой жизни Надеждой, которую сопровождала грудастая дочка, и привез нашу двоюродную сестру Лариску и Леника. Бабушка Дуня на свадьбу не приехала: во-первых не одобряла столь скоропалительного брака старшего сына, а во-вторых, была приверженицей принципа, что ходок всегда здоровее ездока, а пешком до Горовки было около двухсот километров, и оставлять домашнюю скотину без присмотра на такой срок не могла.
Весь вечер, пока женщины готовили салаты и легкие закуски к торжеству, мужской компанией просидели в саду за недостроенной баней, за сколоченным мною дощатым столом, поглощая привезенное Филипповичем пиво. Целых две десятилитровых канистры привез. Я снабдил своеобразный «мальчишник» сушеной рыбой из своих запасов[1]. Филиппович и Леник убеждали папу Витю не забывать родных детей в ослеплении любовном.
– Детей никогда не забуду! – торжественно восклицал папаша, нервно теребя руками белое волокнистое мясо окуня. – Я и женюсь-то только ради того чтобы у детей была мать. Одному мне трудно будет их воспитывать.
– Не верю я тебе, Витя – с сомнением покачал головой Леник. – Хоть убей, но не верю.
– Да чтоб мне сдохнуть, если я вру! – горячился папенька, махом опрокинув в себя помятую алюминиевую кружку пива. – Да разрази меня гром прямо на этом месте! Детям с Наташкой хорошо будет!
– Ладно, поживем-увидим.
– Гром разразить некого не может, – ехидно заметил Пашка, до сих пор обиженный, что папаша не стал отмечать с нами «роспись».
– Ты шибко умный стал, да? – ловко отвешенный родителем подзатыльник заставил Пашку заткнуться. – Никакого воспитания! Хули ты лезешь в разговор взрослых?
– Он как лучше хотел, – заступился Филиппович, сдувая пену с усов и ломая твердые янтарные пластинки щучьего мяса. – И вообще, ты Вить руки то не распускай.
– Да я же любя, – конфликтовать с вспыльчивым кумом-боксером лысый хитрец вовсе не был настроен. – Как говорится, бьет, значит любит. Паш, скажи, что я не сильно.
– Не сильно, – вынужден был соврать в глаза повернувшемуся к нему крестному Пашка, пугливо косясь на показанный из-за спины Филипповича кулак отца. – Он и сильнее может. И ногами…
– Давайте выпьем за детей, – предложил папенька, стремясь уйти от скользкой темы, – чтобы им легко жилось с новой матерью.
– За это грех не выпить!
– А кто такой УО? – пользуясь случаем, решил выяснить любознательный Пашка.
– УО? Хм, это умственно отсталый, – просветил племянника Леник. – А где ты это слышал?
– Он у нас такой, вечно при маме под столом сидел и подслушивал, – засуетился отец под внимательными взглядами двух пар глаз. – От нее и нахватался.
– Темнишь ты что-то, Витя…
– Да чтоб меня приподняло и шлепнуло, если я вру! СтаршОй, приволоки еще рыбы! Что ты жадничаешь для гостей?
– Ничего я не жадничаю!
– Рыба знатная, – похвалил Филиппович.
– Под пиво самое оно, – не остался в стороне и дядька.
– Мой улов, – распушил перья папенька. – Мы завсегда при рыбе!
– Ты же ловить не умеешь, – усомнился Леник.
– При умной голове уметь ловить и не надо, – постучал себя по лысеющей черепушке. – Мозги надо включать и будет рыба.
– А что такое имцибелы? – прочел с клочка бумажки непонятное слово Паша.
Взрослые переглянулись между собой.
– Может, децибелы? – предположил Филиппович.
– Я вообще не знаю таких слов, – признался Леник. – Паш, где ты их только нахватался?
– Да он вечно у нас слова путает, – прояснил отец. – Нахватается и пристает к кому ни попадя. Давайте лучше выпьем за память!
Выпили.
– Оголодал я, как говорится, сексуально без жены законной, пора уже и поменять устои, – провозгласил папаша. – Давайте выпьем!
Выпили.
– Слабоумный, слабоумный, слабоумный дядя Коля, слабоумный дядя Коля, ты вглядись в его лицо, – запел отец.
[1] См. рассказ «Ленин и печник».