Ефросиния

Наталья Никитина

Ефросиния

    Ох, и красивая же была девушка Ефросиния. Всего  18 лет от роду, волос густой, длинный, глаза голубые, бровь полумесяцем. Многие женихи сватались к ней, просили её руки у отца, но он выбирал, просчитывал. Был он рода знатного, богатого и естественно хотел своей дочери достойной половины. Все молодые парни  местечка смотрели ей вслед с замиранием сердца, и все думали об одном, кто же будет её избранником?

А Ефросиния влюбилась! Влюбилась не в парня молодого, не в богатого человека, как хотел отец, а в мужчину-вдовца – красивого, статного, но с «большим приданным». И «приданное» то составляло четверо деток, мал, мала меньше: три девочки, да пацаненок. Отец противился этому браку, предлагал ей другие партии в выборе мужа, но молодая девушка сказала, как отрезала: «Если не он, то ты меня знаешь, совсем замуж не пойду».

Так началась новая полоса жизни Ефросинии. Вставать приходилось рано: печку вытопить, хозяйство доглядеть, деток накормить да присмотреть за ними. Потянулись дни, недели, месяцы, а там и совместных трое деток родилось. И все они, детки её и приемные, были едины, на всех находила она ласку, заботу да теплоту. Обзавелись не только детьми, но и хозяйство росло, да крепло: гумно было свое большое, коровку-кормилицу держали, коня. А какая Ефросиния была мастерица в ткачестве, так и слов нет! Бывало, такое полотно своими ручками выткет, что любоваться из соседних сел приходили! А в воскресные дни праздник — дорога к Богу. Собирались, чистое одевали и все в местечковую церковь шли. Молились и приговаривали: «Без Бога – ни до порога». Деревянная церковь, освященная во имя Святителя Николая, собирала жителей местечка и окрестных деревень, как в радости, так и в горе.

Так и жили бы они в радости, да беда постучалась. Перед войной это было. Повезли с хозяином на гумно жито, молотить стали, и отлетел колос, и попала соломинка в глаз. Просила отца своего, свезти в райцентр, к врачам её, но ответ его был суров: «Если бы все к врачам ходили – старцев бы не было». Мстил ли отец за её непослушание в молодости, то останется тайной, да только так и не попала она в больницу. Соломину из глаза вытащили, народными средствами, как могла, лечила, да только жизнь не стоит на месте, так и осталась. А через некоторое время слепнуть стала, сначала на один, а потом и на другой глаз. Слепнуть слепла, да только работы от этого не убавилось. Приходилось вслепую и коровушку доить, и деток кормить. А ещё и ткацкий станок, не будешь ткать – не будет во что семью одеть. Вот и ткала – от детской рубашонки и ручника на кут, до красивой цветной постилки, которая в то время была ярким украшением дома. А как нитка рвалась, во время работы, сама скрепить не могла, вот тут младшая дочь, шестилетка, на помощь приходила, нитку связывала, а дальше мать сама все. И слепота не помеха, коль с любовью дело.

Свыклась Ефросиния со слепотой, а мастерство имела великое! Видеть ни станка, ни нитей не видела, только на ощупь всё, а вот полотно и узоры людям на диво получались! А младшая доченька за поводыря у мамки стала, и в церковь её сведет, и в райцентр они вместе съездят. Муж то по хозяйству большей частью занят был, но в свободные минутки наглядеться не ног на любушку свою ненаглядную. Любил её, берёг. Старшие то детки по хозяйству уже помогали. Из семерых детей к тому времени, только четверо и осталось, а троих смерть забрала.

И опять бы жизнь наладилась, да война началась, мужа на фронт забрали. Как пришли немцы в местечко, оккупировали, и свои порядки сразу наводить стали. Первым делом они хотели избавиться от евреев, цыган, инвалидов. По местечку разлетелась молва, что все эти люди будут в такой-то день расстреляны. Узнав об этом, Ефросиния стала готовиться к смерти. В сундуке лежал подготовленный ею новый наряд: сорочка вытканная красным узором по рукавам и подолу, андарак ярко – красный в полоску, фартук, каптан. Все это она с благоговением достала из закромов, попросила деток вместе с ней помолиться перед образами в красном углу, да и помочь ей обрядиться на смерть… Помолившись, обрядившись, уселась с помощью детей под образами в хате и стала ждать. В любой момент могли ворваться каратели и увести слепую женщину-инвалида на расстрел.

Это что же надо было пережить в эти минуты детям, собирая свою мать в последний путь? Писем с фронта от отца давно не было и они понимали, что останутся одни. Да и самой Ефросинии было нелегко, но она хотела отойти к Богу в своем, празднично-смертельном наряде. Немец не приходил. А потом, кто-то из соседей принёс другую весть, что списки инвалидов местечка утеряны и массового уничтожения их не будет.

Так Бог миловал…и, сняв свой смертельный наряд, сложила его Ефросиния в сундук ещё на лет пятнадцать. А муж с войны так и не вернулся, погиб где-то без вести под Ленинградом. Дети выросли, но мать не забывали, и отдавали ей свою любовь до последних дней её мирского пути.