РУКИ ШИРЕ, ТРИ-ЧЕТЫРЕ…

Глава! (СЕМЬЯ)

Каждое утро в семье Соколовых начиналось одинаково. По сигналу будильника отец–Виктор Владимирович – школьный учитель физкультуры, высокий, худощавый, темноволосый, выпрыгивал из постели, как пружина. Не успев протереть глаза, он на ходу натягивал на себя любимую футболку, включал видавший виды старенький кассетный магнитофон «Панасоник», и в их наполненную тишиной и покоем квартиру врывался хриплый голос Владимира Высоцкого с песней «Руки – шире, три – четыре», под которую он приступал к утренней зарядке.

Для обоих его сыновей: старшего Виктора и младшего Сергунчика это означало:

— Подъём, на зарядку становись!

Режим Виктор Владимирович требовал соблюдать неукоснительно, считая это первым признаком здорового образа жизни. Поблажки для детей были лишь в воскресные и праздничные дни, когда утренний сон продлевался, но не более, чем на два часа.

Бабуля-Вера Ивановна, у которой Виктор Владимирович был поздним, долгожданным ребёнком, едва ли не с сына ростом, худощавая, как и он, с коротко подстриженными седыми волосами, морщинками, лучиками разбегавшимися по её добродушному лицу, одетая с утра в излюбленный фланелевый халат, нередко старавшаяся подниматься раньше всех, чтобы успеть приготовить завтрак, всегда одинаково незлобиво ворчала:

— Опять включил своего крикуна, — что вовсе не означало, что ей не нравятся песни Высоцкого. Просто этим она сообщала своим близким, что тоже проснулась, находится во здравии и скоро пригласит их к столу. Несмотря на солидный возраст, она неслышно передвигалась по кухне, стараясь не греметь посудой, зачастую тихонько «мурлыкала» себе под нос какую–нибудь песню: то «А ну-ка, девушки, то «Синий платочек», и это означало, что жизнью своей она на сегодняшнее утро довольна. Бабушкино пение никому не мешало, и её признанных всеми прав хозяйки никто не оспаривал. Припав на кухне к маленькому, ещё с советских времён чёрно-белому телевизору, Вера Ивановна в первую очередь внимательно прослушивала «Новости», чтобы за завтраком поделиться ими с сыном и снохой. Она, как и её немногочисленные знакомые — бывшие фронтовики, живо интересовалась всем, что происходит в стране, в городе, проводила активную ветеранскую деятельность, рассказывая школьникам безо всяких прикрас тяжёлую и горькую правду о войне.

— Простите меня, детки, за то, что плачу, — порой, не сдержавшись от волнения, извинялась она. Сколько родных и друзей потеряла я на той войне, будь она проклята! — выплеснув крупицу не проходящей своей боли, смущённо поясняла она слушателям. Школьникам, чутко внимавшим всем её душевным переживаниям, были интересны её рассказы. Где бы она не выступала: будь то школа, или другое учебное заведение, везде воцарялся единый дух: дух любви к Отечеству и ненависти в захватчикам нашей страны.

Ей вручались гвоздики или тюльпаны, как раскрытые сердца, и у Веры Ивановны снова наворачивались на глаза слёзы, и она неустанно повторяла:

— Родину нашу любите, берегите Россию. На вас вся наша надежда!

— Сталина на вас нет, — ругала она дома руководство страны и почём зря «костерила» свалившуюся на Советский Союз перестройку, особенно после его распада и девальвации рубля. Семья гордилась бабушкиным военным прошлым – с лета 1944 года на девятнадцатом году жизни она была призвана в Красную армию снайпером — и Витёк – так она называла своего старшего пятнадцатилетнего внука, любил слушать её рассказы о войне.

— Ба, давай еще что-нибудь про войну расскажи. Ну, помнишь, как ты за фрицами охотилась! Бывало, Вера Ивановна отмахивалась от него – не хотелось бередить в душе пережитое, но иногда на неё накатывала волна откровений, и Витёк слушал её, не перебивая. Его большие серые глаза становились задумчивыми, казалось, он мысленно переносился в ту далёкую и такую незнакомую ему войну, где он сражался с фашистами вместе с бабушкой, которой в День Победы – 9 мая 1945 года исполнилось всего двадцать лет.

— А помнишь, ба, ты мне рассказывала, что перед войной наши футболисты выиграли у фрицев. Молодцы наши, правда! Во время этих разговоров глаза у Вити загорались – это была его любимая тема. Он знал в деталях всё про «матч смерти», сыгранный в 1942 году в оккупированном захватчиками Киеве… Он тяжело переживал за российскую футбольную команду, скатившуюся после распада Союза в мировом рейтинге с ведущих на 65 – е место.

— Молодцы, молодцы, — соглашалась Вера Ивановна, — У тебя жизнь впереди. Вот, станешь настоящим футболистом и утрёшь нос всем: и немцам и англичанам, и бразильцам…Может, станешь таким же, как наш Лев Яшин или Олег Блохин, или Муртаз Хурцилава а, может, как Пеле. Нет, улыбалась она, глядя на внука, лучше как Валерий Воронин – он такой же красивый, как ты, чем приводила его в некоторое смущение. И они вдохновенно начинали вспоминать историю мирового и советского – российского футбола. Бабушка-то была отчаянной болельщицей, и в молодые годы её любимым игроком был Владимир Савдунин.

— У каждого нового поколения и кумиры свои, и песни свои, а футбол – вечный, — думала Вера Ивановна, и удовлетворённо отмечала про себя, что пусть не вся молодёжь, но всё-таки немалая её часть, всё равно не забывает песен её далёкой фронтовой юности. Впрочем, как и песен Высоцкого, не говоря уже о футболе.

Мать семейства – жизнерадостная сорокадвухлетняя крашеная блондинка с карими глазами — Надежда Леонидовна — частенько игнорировала установку мужа на поддержание ею хорошей физической формы.

— Чем я вам не нравлюсь, — дразнила она его, высоко подняв вверх свою маленькую точёную ногу? Хороша? И шла после душа в кухню к бабуле. Умостившись на краешке кухонного стола, проводила перед зеркальцем обычный для женщин утренний ритуал по преображению своей внешности, ведя с Верой Ивановной незамысловатые утренние диалоги. Как правило, они касались относительно простых житейских дел: что приготовить на обед, на ужин, иногда вставала вместе с ней или вместо неё к кухонной плите и легко порхала по квартире, собираясь на работу в почтовое отделение, где она занимала должность оператора связи. Одновременно с этим, она просматривала: хорошо ли выглажены носильные вещи детей, её юбка, рубашка с брюками мужа, которые, как правило, зачастую гладились с вечера.

— Чтобы отвиселись, — развешивая на плечиках вещи, говорила Вера Ивановна своей любимой снохе, когда та советовала ей поберечь здоровье.

По вечерам, когда вся семья бывала в сборе, не обращая внимания на гудящие от усталости ноги и спину, бабушка искала любой повод побыть с ними в тесном кругу, незаметно полюбоваться подрастающими внучатами, сыном со снохой, которые жили в ладу и не обижали её.

— Какие всё-таки разные Витёк и Сергунчик, — думала про себя бабушка, — Вроде бы оба от одних родителей. Разница в три года, конечно же, явно ощущается. Это и понятно. Но Витёк вылитый отец: и характером в него пошёл – такой же напористый, волевой, классный заводила (ребята ему «в рот смотрят»), футболом увлекается, мышцы себе какие накачал, плечи, торс, как у дискобола – на зависть сверстникам, и любознательности не отнять. Видно, что мужчиной растёт. Как только при такой занятости умудряется хорошо учиться!? А в кого Сергунчик, не пойму? Лицом то в отца, но во всём остальном – маменькин сынок, да и только. Вроде бы и музыкантов у нас в роду нет, а он музыкой бредит, ничего вокруг себя не замечает. Да ладно бы нормальные песни играл, а то всё пьесы какие – то, непонятные ей. Никогда бы не подумала, что он пойдёт в музыкальную школу, да ещё пианино выберет. Но своими мыслями о младшем внуке она не делилась ни с сыном, ни со снохой — вдруг, ненароком обидит кого из них.

И обожала обоих, как могут обожать своих внуков бабушки да дедушки.

Витя был гордостью не только своей семьи, своего класса и школы. О нём знал весь спортивный мир города, потому что он был лучшим игроком юношеской сборной по футболу. Он любил футбол до самозабвения и мечтал стать профессиональным игроком.

Однажды он спросил у отца: — Пап, а ты играл в футбол, когда был маленьким?

— Конечно, играл, сынок, многие ребята из нашего двора играли, — и этого ответа Вите было достаточно, чтобы проникнуться к отцу глубочайшим уважением.

Вымахав ростом в свои пятнадцать лет чуть ли не с отца, он коротко стриг свои русые волосы, во время игры надевал на лоб бандану и среди своих сверстников в школе и во дворе дома считался авторитетом. Витёк и сам не понимал, откуда у него возникла тяга к этой игре ещё с детсадовских времён. Где бы он не находился, чем бы не занимался и с кем бы не общался, все его мысли неизменно сводились к одному – футболу. Он постоянно прокручивал в голове различные игровые комбинации и мысленно расставлял на поле игроков своей, зачастую воображаемой команды. Он без запинки мог перечислить всех игроков лучших футбольных команд мира и их тренеров. Над его кроватью были пришпилены к стене фотографии Яшина, Пеле, Марадонны, Аршавина, а на стенах и книжной полке красовались грамоты, вымпелы и кубки за спортивные достижения за время обучения в школе, как общеобразовательной, так и спортивной.

На улице любая, небрежно брошенная кем-либо пустая пластиковая бутылка из–под пива или лимонада, попадая ему под ноги, тотчас становилась футбольным мячом. Что он только не выделывал с нею на ходу!

— Опять кроссовки изодрал, — не раз в году сокрушалась мать, обсуждая с мужем скромный семейный бюджет. – «На нём всё, как на огне, горит. Вот, Сергунчик – какой молодец…с улицы придёт — чистёхонький, не рваный, не дранный и не мокрый. Отец прерывал её восхищённые эпитеты в адрес младшенького:

— Конечно, конечно, Надюша, только Сергунчику ты постоянно за таблетками в аптеку бегаешь, а Витька наш – кровь с молоком! Много он болеет, а? И замолкал, удовлетворённый молчаливым сопением жены.

У супругов Соколовых условно, как-то само собой сложилось, что Витька – папин сын, а Сергунчин – мамин. Но это только в междусобойных разговорах. Виктор Владимирович не менее жены был доволен музыкальными успехами Серёжи.

С остальными Главами этого произведения читатель может ознакомиться на сайте: www.proza.ru/avtor/tanyastrakhova