Она узнала её по голосу...

1941 год. Немецко–фашистская оккупация. Маленький городок под Полтавой. Здание бывшего райкома партии облюбовала немецкая комендатура. Небольшой старинный двухэтажный дом. В коридорах суета – бегают немецкие офицеры и обслуга из местных. Стучат пишущие машинки, тренькают телефоны, немецкий порядок входит в свои права.

В один из кабинетов, привели девочку лет двенадцати, её поймали на улице, есть подозрение, что она еврейка. На свою беду, она и была еврейкой. Родителей расстреляли месяц назад, не смогли они спастись, и вот пришла пора Ривочки. Месяц она бродяжничала, пряталась в подвалах города, жила, где придется. Приютить еврейского ребёнка никто не решался.
В комнате работали несколько офицеров.

Один оторвался от бумаг, перекинулся парой слов с конвоиром, глянув на Риву, сказал:

– Я! Дас юдиш швайн! – и опять углубился в бумаги. Девочка, не понимала по–немецки, но что такое «юдиш» и что её ждет судьба родителей, знала, потому стремглав бросилась к дверям и выскочила в коридор. Присутствующие офицеры не кинулись догонять девочку, а дружно засмеялись, ведь в здании на все окна они поставили решетки, а на выходе – охрана. Бежать некуда, разве что в другой кабинет... А это бессмысленно. Но ужас перед страхом смерти не дружит с логикой. Рива побежала на второй этаж и заметив раскрытую дверь, забежала в неё.
Нацисты порадовались новому развлечению. Всей своей группой, не спеша, как маньяки–убийцы в поисках человека, начали обходить комнату за комнатой:

– Фрау. Аууу!

– Хте ты ест?

– Ком, ком дас кляйне юдиш швайн...

–Аууу! Фраууу, ми тя ишкать!

Нацисты обыскали всё! Все помещения на двух этажах этого дома. Потом ещё раз, и ещё... Им уже было не смешно. Еврейской девчонки нигде не было! Ещё, через несколько часов активного поиска они поняли, что ей удалось просунуть голову между прутьями в решётке туалета, и она сбежала. И какие же маленькие и уродливые головы у этих подлых еврейских детей, везде пролезут! Вызвали «майстра» из местных, который добавил прутиков к туалетной решетке.
Наступила ночь. Нацистские «паны» офицеры разошлись по дома. Дом опустел и только охрана, из полицаев–местных у входа, еле слышно переговаривалась. Весь день Рива находилась внутри старинного камина, но наступила ночь, а она до сих пор боялась шевельнуться. Камин был красивый, мраморный и находился в самой большой комнате барского дома. При коммунистической власти камины были не в почете, поэтому экономили дрова и топили буржуйками. А каминную трубу заложили кирпичом, но так удачно, что внутри на высоте, получилась полка из недоложенной кирпичной стены–перестенка на ширину кирпича – сантиметров двадцать. Для беглянки и такая полка была спасением.
В эту ночь Рива так и не покинула своего убежища.
Наступило утро, в комендатуре началась работа и о сбежавшей еврейской девочке все забыли. Только на вторую ночь девочка решилась покинуть своё убежище. Она неслышно, как барское привидение пробралась в туалет, без которого уже почти падала в обморок, напилась воды и вернулась в «своё» убежище. По дороге нашла в чьем-то столе спрятанное печенье, съела его и опять спряталась.
Так началась её новая жизнь. Из ночи в ночь она расширяла своё жизненное пространство. Нашла буфет на первом этаже, в котором всегда можно было найти оставленный хлеб, но ела не весь, чтобы не привлечь внимание господ офицеров, она понимала, что если пропадет хоть кусочек мяса, то могут возникнуть подозрения и тогда здание обыщут с овчаркой. А это означало только одно – смерть.

Все чувства обострились, и Рива слышала даже, сколько живых существ находится во всём доме, знала уже всех по именам и по походке солдат и офицеров комендатуры, хоть никогда их и не видела. Различала только по голосам, походке и запаху. Мыться и стирать белье в туалете научилась ночью. Самый страшный звук – это был слив воды унитазного бачка, но она и это научилась делать тихо – подставляя под струю воды свои ручки. Со временем нашу девочку уже невозможно было застать врасплох, ведь она знала, кто и когда под утро придут истопники, работники кухни, позже охрана придёт – немцы, существа очень обязательные, всё у них по распорядку.

Рива превратилась в привидение, о котором даже не слышали.

Жизнь шла своим чередом, у неё появились игрушки,которые она сделала сама – из старых тряпок и пуговиц, ведь сейчас это и была вся её жизнь. Мысленно разговаривала с родителями каждую ночь, и ей казалось, что она слышит ответы. Как-то ночью, когда Рива привычно пробралась в туалет, то девочку, как громом поразило! Она увидела, что на умывальнике лежали ломтик хлеба, маленький кусочек мыла и записка. Это был не туалет для немецких офицеров, потому мыло каждый туда приносил своё, могли, конечно, забыть, но хлеб откуда!?
А записка! О ней, явно кто-то знал!

Она не притронулась ни к чему, потому что это могла быть западня. Но на следующую ночь опять всё повторилось. Она развернула записку и прочитала:

– Не бойся, я тоже мама, я о тебе никому не скажу!

Рива взяла. Она поняла, что это были не немцы – свои, немцы бы выманивали овчарками.

Через неделю Рива догадалась, что доброй волшебницей была уборщица – тётушка Зинаида. Тётя Зина догадалась о «привидении», когда увидела утром мокрые следы, которые тут же стёрла.

Жизнь началась у Ривы королевская. То булку хлеба ей оставит тётя Зина, то сахар, то немного молока... Потом была канонада, всю ночь, всё утро и опять всю ночь. Слышались выстрелы, разрывы, а в одно волшебное утро в доме перестала звучать собачья, гавкающая немецкая речь. Всё стало странным. Новые запахи и звуки. Новые и незнакомые люди говорили друг с другом только по-русски. Через три Рива решилась выйти. В доме уже организовывали школу для детей, и она вышла прямо к новому директору...

Для этого городка война закончилась. Для Ривы тоже.

П.С. Риве уже было четырнадцать лет. Сначала её отправили в полтавский детский дом №1, а позже в Винницкий интернат. После окончания интерната она работала преподавателем в школе, в том же городе Винница.

Детей Рива иметь не могла – жизнь в холодном камине подорвало её женское здоровье.

Я иногда навещаю тётушку Риву, и обещал обязательно рассказать её историю какому-то корреспонденту.

Я часто оставлял с Ривой Семёновной своих детей, когда приезжал на Родину, туда, где находится братская могила, в которой лежит моя жена. Лежит она и ещё тысячи, ни в чём не повинных людей, которые виноваты лишь в том, что кто-то их определил в людей третьего сорта...

От неё я и услышал эту жуткую историю, у которой есть продолжение. Как-то тётя Рива решила посетить этот городок на Полтавщине, там она разыскала уборщицу – Тётушку Зину, которая уже давно отсидела в лагерях десяток лет за работу у немцев.

Она узнала её по голосу...