Под черным крылом Горюна. Часть 3. Главы 1-2-3
Часть 3
Варенька. На перекатах судьбы
1
Начало января 1906 года выдалось неспокойным. Перестала литься кровь, но уверенности в будущем было мало. Девятого января в честь годовщины Кровавого Воскресенья по всей стране прошли митинги, стачки, демонстрации. Власть болезненно отреагировала на выступления рабочих, при этом, памятуя о недавних событиях, не провоцировала и без того возбужденный народ; в большинстве своем полиция только следила за порядком и не вмешивалась в происходящее. Траурные манифестации, расцветив сизый зимний день кумачом многочисленных полотнищ, беспрепятственно прошли в крупных городах необъятной России. Петербург, где год назад разразились кровавые события, был наиболее оживлен. Рабочие бросали работу, собирались группами у проходных заводов и фабрик. Громко и смачно, от души материли власть. Проходившие мимо девицы только краснели и хихикали, но были солидарны с грубой простоватостью замордованного мужика с мозолистыми руками. Не обошлось и без обычных в этих случаях безобразий. Распаленные призывами активистов всех мастей, для которых любой хаос – их родная стихия, недавние выходцы из деревень, малоквалифицированные, но с повышенными ожиданиями от жизни в столице, пошли громить винные и продуктовые лавки на окраинах, оскорбляли хорошо одетых прохожих. Этот контингент то ли пролетариев, то ли крестьян пострадал от революции более всего. Бесконечная чехарда забастовок поставила страну на грань экономического кризиса. Замерли производства. И если высококвалифицированные кадры хозяева предприятий худо-бедно старались сохранить, большинство из тех, кто был на отходах в городах, без сожаления выставлялись на улицу. Часть из них уходила в криминал, сколачиваясь в банды неприкаянных люмпенов. В целом революционный порыв, закончившийся кровью на московских мостовых, шел к неизбежному спаду. Относительно спокойно было и по деревням. Помещики вздохнули с некоторым облегчением. Зима, как ни крути, пройдет быстро, до весеннего сева рукой подать. Не растревожился бы только улей, что зовется крестьянской общиной. По весям огромной страны звонили колокола. Внимал слову пастырскому православный люд. Слово это, звучащее тревожным набатом, звало к милосердию. Царь, помазанник божий, отец всего народа, говорилось в проповедях, всем желает добра, призывает подданных своих к миру. Только не было уже в народе веры в эти слова. Какой он, мир по-царски, было ясно даже тем, кто привык верить в любые сказки от власти. Таяла вера в царя, исчезало доверие к церкви. Насквозь прогнила церковная система, изувеченная светскими петровскими преобразованиями. (1) Многие понимали: без реформирования церковного уклада дальше жить невозможно. Сами пастыри духовные забыли, кому служат. Грешат винопитием, держат в домах своих публичных девок, развратничают, не стесняются обирать мирян. Прихожане не застрахованы от слова грубого, обидного. Иной поп так выразится, что пьяный ямщик покраснеет. Даже обер- прокурор князь Оболенский считал, что без реформы церковного прихода не обойтись, мечтал о выборности священников. Но и самого обер-прокурора, стоявшего во главе православной церкви, и всех церковников, да и простых мирян, более всего заботило отсутствие в стране пастыря, к слову которого можно прислушаться. Пастыря, который придет и, подобно Моисею, выведет народ свой из тьмы мракобесия и безбожия. Возлагались надежды на созыв Собора православной церкви, который наконец-то даст растерзанной стране, погружающейся в неверие, патриарха. Не случилось. Власть не желала самостоятельности церкви. В отсутствии истинного пастыря на роль вождей стали пробоваться другие. Коих после царского манифеста от семнадцатого октября, даровавшего политические свободы народу российскому, расплодилось, что полевок в хлебородный год. И каждый старался набить за щеками побольше. Большие партии и маленькие партийки соревновались друг с другом по части того, кто дальше плюнет в сторону обессилевшей власти.
В N-ском уезде Санкт-Петербургской губернии, как и по всей огромной стране, готовились к выборам депутатов в Государственную думу. Срока было всего ничего, как раз до марта, не так уж и много, если серьезно подойти. А выборы в провинции – вещь более чем серьезная. Здесь все свои, все на виду. И если кто из земских деятелей, возомнивший себя спасителем России, был замечен в…. так, скажем, неблаговидных делах, кто же его изберет? То не столица, где пустозвоны и краснобаи в цене. Разброд же и шатание в определении своего политического кредо в провинции были более ярко выражены. Вроде все за земцев, за конституцию, за царя (куда же без царя?). А почитаешь прессу – левое крыло, правое крыло, социалисты, либералы – и те за народ, и эти его радетелями себя называют. Поди, разберись! Приглядишься внимательно: волчья стая в ягнячьих шкурах, одним словом – оборотни. Но русский народ привык доверять господам в шляпах. И эти господа – страшная в своей духовной слепоте, зараженная нигилизмом интеллигенция – с остервенением бросились в политику. Заблуждения немногих поразило сознание масс. Несчастная провинция! Истинную веру, оплот мироустройства, устойчивое бытие, как обноски, поменяла на модную предвыборную лихорадку.
Не избежал искушения и Савва Лукич Полуянов. С месяц назад появился в доме его некто Бронштейн, довольно еще молодой, лет тридцати, еврей из Витебска. Как занесло местечкового иудея в эти края, никто не знал, сам он на эту тему не распространялся. Бронштейн называл себя русским интеллигентом, нигде не работал, в деньгах нужды не имел. Поговаривали, отец его поднялся с самых низов, работал день и ночь, но сумел дать сыну приличное образование. Коим сын, судя по всему, не спешил воспользоваться, зато охотно пользовался деньгами своего папеньки. Яков Соломонович Бронштейн был оратор хоть куда, к тому же имел несомненный дар убеждения. Подобные типы нередки в смутные времена. Для них главное, чтобы не спадал градус общественного кипения. Их пристрастие – ураганы, землетрясение, цунами. Они всегда готовы к услугам тех, кто этот вал поднимают. Такие типы умеют ждать. И если не удается им оседлать гребень волны, они завсегда чувствуют иную выгоду. У них прямо-таки собачий нюх на деньги. Копейкой не брезгуют, оттого и рубль в кармане частый гость. Они ловко, подобно цирковым жонглерам, манипулируют окружающими их людьми. И чаще всего добиваются желаемого.
Савва Лукич, привыкший на людей смотреть однобоко: выгодно – не выгодно, привязался к Бронштейну по одной причине: тот обязался подобрать ему необходимую партию, с риторикой которой купец смог бы баллотироваться в новый орган государственной власти. Савва Лукич по простоте своей думал, что политические лозунги подобны шляпе: сегодня котелок, завтра пирожок, жарко стало – вовсе снять можно. В этом Бронштейн, не лишенный политического чутья, помог ему убедиться. В общем, деньги купца сделали свое дело. Заделался Полуянов кадетом. И, следуя наставлениям Бронштейна, основным своим лозунгом сделал равенство всех наций и вер перед законом. Особенным радетелем выступил он в защиту имущественных прав евреев. Эта тема была близка русскому купцу, имущественные права которого, впрочем, никто не ущемлял и ущемлять не собирался. Но при этом Савва Лукич был в глубине души оскорблен действиями властей в отношении близких и родных такого милейшего человека, как Бронштейн. Долой притеснение по религиозному признаку! И православный, и иудей должны быть равны перед законом!
Вареньке не нравился Бронштейн. Видела, что тот пытается использовать купца в своих целях. Суровому отцу она перечить боялась. Поделилась с Новицким своими опасениями. Тот только рукой махнул. Пусть купец потешится. Надоест – плюнет. К тому же, с такой риторикой что ему светит на выборах? Русской провинции, опасающейся появления новых волкодлаков, до имущественных ли прав евреев? Да она, эта провинция, на них чихать хотела! В общем, сумел убедить жених Вареньку, что папенька ее не уедет в столицу заседать в Думе, при своих бочках с рыбой останется.
Если купец, плохо разбирающийся в политике, решился идти на выборы, что говорить про тех, кто имели хоть малую толику убеждений? Радикализм правых и левых сводил с ума потенциального избирателя. В избирательную гонку бросились и предводитель уездного дворянства Завьялов, либерал, мечтающий о смене вековых устоев русского общества, и человек более умеренных взглядов фабрикант Ремизов. А также многие из земцев, мечтающих исправлением государственных законов дать наконец-то земствам больше прав. У этих сторонников конституционной монархии шансы на успех были выше, чем у их радикальных противников. В затылок тем и другим дышали социалисты-революционеры, провозгласившие своей программой борьбу человека труда против всяческой эксплуатации. Огромная масса крестьян поддерживала эсеров. И то ведь дело говорят: следует экспроприировать помещичью собственность, земля должна принадлежать тем, кто в нее свой труд вкладывает, а не тем, кто из пота тружеников звонкую монету кует. Таков был основной политический фон в начале нового года. Он и возбуждал, и успокаивал одновременно. Каждый стремился соблюсти свой интерес. При этом все как-то разом забыли, что несущийся по воле стихии корабль с обезумевшей от отсутствия дисциплины и внятного управления командой неизбежно сядет на рифы. Вопрос только в том, насколько безбрежным окажется охваченное бурей море.
2
Вскоре после Водокрещей, на Григория (2), случилось в Рехново событие, повергшее обитателей усадьбы в смятение. Волгин, который готовился к отъезду в Петербург, собрался в последний раз съездить в N-в, где в народной библиотеке нашел интересные сведения по истории города. Следовало еще раз посмотреть, не пропустил ли он в спешке что-либо интересное. Книга была почти готова. И тут Гордей при разговоре вспомнил, что на чердаке в пыли хранятся документы екатерининской поры, принадлежавшие давно почившим в бозе предкам нынешнего владельца дома. Не доверяя старику столь сложного дела, как попытка забраться на захламленный чердак, Волгин сам поднялся по прогнившей лестнице. Документов он не нашел, но отыскал старые книги, которые решил забрать с собой. И уже спускаясь с чердака, поскользнулся на заледенелой и трухлявой ступеньке.
Новицкий был вызван из кабинета, где он просматривал бумаги по аренде, перепуганной Аленкой. Разбившегося Волгина, потерявшего сознание, принесли Гордей с Лодыгиным, уложили на диван в гостиной.
—За доктором, живее! — приказал Новицкий подбежавшему Якову. — Что рот открыл? Я сказал: живее! Без доктора не возвращайся.
— Сердечный! — запричитала отозванная от плиты Аленкой Галина. — А вдруг как помрет? Вот горе! Как же он так?
— Это я виноват, — Гордей опустил голову, стукнул кулаком себя по лбу, — старый дурень, кабы не вспомнил, соломенная голова, об энтих документах, будь они неладны, ничего бы не случилось.
— Может, священника надо позвать? — осторожно поинтересовалась Галина, вытирая повлажневшие глаза концом белого фартука.
—Совсем сдурела? — огрызнулся на кухарку Лодыгин. — Человек живой, а она его соборовать собралась. Иди лучше занимайся своими делами, не мешай тут.
—Я на всякий случай, — промямлила Галина и, всхлипывая, удалилась на кухню, где дала волю бабской жалости, выраженной в слезах.
При этом с места на место бесцельно переставляла кастрюли, пока не опрокинула одну из них на пол.
Время тянулось долго, так показалось Новицкому. Он не спускал тревожного взгляда со стрелки часов, та словно застыла на месте и еле-еле двигалась. Яков с доктором запаздывали. Волгин то приходил в сознание, то снова его терял. Новицкий уже стал всерьез опасаться за его жизнь. Лодыгин также не отходил от травмированного, с тревогой ожидая момента, когда тот окончательно придет в себя. Новицкий и его управляющий ни слова не проронили, только чутко прислушивались к дыханию Волгина. Наконец доктор приехал.
— Извините за то, что долго, — после короткого приветствия устало произнес он. — В Коровьем Логу были тяжелые роды. Так, что у вас?
—Викентий Харламович, — Новицкий подал стул Назарову. — Господин Волгин упал с чердачной лестницы. Более ничего сказать не могу, так как не было свидетелей данного происшествия.
— Понятно, — кивнул Назаров, осматривая Волгина. — Как долго он без сознания?
—Часа три-четыре, — всхлипнул Гордей. — Не меньше. Иногда вроде как приходит в себя, стонет и снова впадает в беспамятство.
— Так, — Назаров посмотрел зрачки больного, осторожно провел ладонью по затылку.
—Головой если и ударился, то не сильно, очевидно. Что уже хорошо. Потеря сознания вызвана болевым шоком. Сейчас нет возможности для более детального осмотра, но я опасаюсь, что может быть поврежден позвоночник. Окончательно станет ясно после того, как он придет в себя.
—Как скоро подобное произойдет? — поинтересовался Новицкий.
—Никто не может сказать, — Назаров поправил очки. — Я побуду при больном. Если у него поврежден позвоночник, нужна особая осторожность, когда он придет в сознание.
—Уж окажите милость. А то мы все растерялись.
Новицкий сжал пальцы в замок. Даже костяшки побелели.
—Неприятный инцидент накануне вашей свадьбы, тяжелый больной в доме, куда должна войти новобрачная, плохой признак. – Назаров пощупал пульс Волгина, покачал головой.
Новицкий недовольно посмотрел на Гордея. Сунулся не вовремя со своей памятью, лучше бы помнил, что вчера делал.
—Я могу его в больницу забрать, чтобы вас не обременять, — предложил Назаров.
—Право, не знаю, как поступить. — Новицкий закусил нижнюю губу, потирая себя за подбородок. — Наверное, в больницу будет лучше. Будь оно все неладно! Викентий Харламович, вы верите в злой рок?
— В злой рок? — удивленно переспросил Назаров. — Пожалуй, нет. Почему вы спросили?
—Просто с той поры, как я приехал сюда, несчастья одно за другим преследуют меня.
—В жизни любого человека есть периоды взлета и падения. Ваше падение, очевидно, несколько затянулось. Но это не значит, что неприятности и дальше будут преследовать вас. Скоро в вашей жизни грядут большие перемены. И я надеюсь, они самым благоприятным образом скажутся на душевном самочувствии.
— Не уверен, — с сомнением покачал головой Новицкий.
Он сел на услужливо поданный Гордеем стул. Сам старик, сгорбившись, остался стоять за спиной у хозяина, виновато посматривая на присутствующих.
— Полноте, Дмитрий Федорович. Невеста ваша особа приятная во всех отношениях. Только вот ее папенька…
Назаров замолчал, боясь обидеть Новицкого критикой в адрес будущего тестя.
—Говорите прямо, доктор. Свихнулся старик. Мало ему светского салона в своем доме, он еще и в политику подался. Впрочем, меня это не удивляет. Цель его жизни – любыми способами забраться на самый верх. Быть ровней избранным. Чему тут изумляться? Плебей! Из грязи мечет в князи!
Лодыгин при этих словах вздрогнул, еще большая тень легла на его лицо. Ни слова не проронил. Подумал только, что в подобном духе хозяин может отозваться и о его отце, мечтающем о строительстве конезавода. У самого-то хозяина дела не ахти как идут!
—Я часто вспоминаю Лизаньку Заваруйкину, — перевел разговор Назаров, не желая передавать пересуды толпы по поводу нового пристрастия купца. — Милая была девушка. Часто спрашивала у меня медицинские журналы. Хотела все знать о своей болезни. Простите, — осекся он, увидев выражение лица Новицкого. — Я не подумал, что воспоминание о ней будут для вас столь болезненны.
—Викентий Харламович, я бы попросил вас никогда не напоминать мне о Лизе.
—Извините, сам не знаю, почему о ней вспомнил. Наверное, в свете разговора о вашей невесте. Извините.
—Не стоит извинения. Просто я думаю, что таких девушек, как Лиза, больше нет. И не будет. Хватит об этом!
—Дядечка доктор!
Аленка тихо подкралась к доктору сзади и дернула его за рукав пиджака.
—Как поживает моя бабушка в больнице?
Назаров обернулся к девочке, погладил ее по щеке.
—Неплохо живет твоя бабушка. За ней хороший уход. Она ни в чем не нуждается. Если хочешь, можешь ее навестить как-нибудь.
—А можно? — радостно воскликнула Аленка и хлопнула в ладоши.
—Конечно.
В этот момент Волгин пришел в себя и громко застонал.
Осмотр убедил доктора в том, что у больного, вероятно, поврежден позвоночник. Неудачное падение, сопряженное с ударом о ступеньку, скорее всего, вызвало перелом в области копчика. Волгин нуждался в абсолютном покое.
—Увы, — сказал Назаров, когда они с Новицким вышли за дверь. — Ничего положительного пока сказать не могу. Счастье, если в позвоночнике только трещина и не поврежден спинной мозг. Будем готовить больного к транспортировке в больницу. Нужна широкая доска и бинты. Лучше холщовые полосы.
Новицкий приоткрыл дверь и позвал Аленку.
—Скажи Галине, пускай нарежет длинных холщовых полос. Широких только.
—Плохо с дядечкой-писателем, да? — Аленка шмыгнула носом.
—Он поправится, — успокоил ее Назаров. — Обещаю сделать для этого все возможное.
И, когда Аленка побежала выполнять поручение, обратился к Новицкому:
—Солгал я девочке. Увы, Лукерья совсем плоха. Персонала в больнице не хватает на всех. Какой тут уход!– он с отчаяньем мотнул головой, глубоко вздохнул и произнес с горечью:—А медицинский департамент безмолвствует.
Галина появилась с такой стремительностью, что Новицкий даже удивился, откуда взялась в ней, вечно вялой, подобная прыть.
—Его увозят в больницу? — прямо спросила она доктора, даже не взглянув на Новицкого.
—Я вынужден пойти на этот шаг. Больной нуждается в уходе. Вам скоро станет не до него.
—Не дам в больницу, — упрямо сказала Галина. — Помирать там только среди казенных стен. Не дам, и точка!
—То есть, как не дам? — опешил Новицкий. — Ты за ним ухаживать будешь?
—У меня дом в деревне есть. Коли он вам здесь не нужен, я его к себе заберу. В больницу не дам! Он живая душа, чтобы в одиночестве среди чужих людей маяться. Знаю ваши больницы. Насмотрелась.
—Может, оно и к лучшему, — вздохнул с облегчением Новицкий. — Волгину я многим обязан. Жаль только, что придется искать другую кухарку.
—Этим вскоре займется ваша жена. Пока мое место на кухне заменит Аленка. Девочка сообразительная. Многому уже научилась.
—Иван! — окликнул управляющего Новицкий, приоткрыв дверь. — Пойди-ка сюда!
—Что еще случилось, барин? — спросил вышедший на зов Лодыгин.
—Галина вызвалась ухаживать за господином Волгиным. Надо позаботиться о том, чтобы привели в порядок ее дом в деревне, завезли дров, протопили, сделали иные дела. В общем, чтобы все было готово к тому, чтобы наш гость там ни в чем не нуждался.
—Будет сделано, — с радостью выпрямился Лодыгин — Молодец, кухарка!
Лодыгин подмигнул Галине.
—Можешь идти, заниматься своими делами. — Новицкий дал знак рукой женщине удалиться. — Бинты пока не нужны.
Когда она ушла, Лодыгин широко улыбнулся.
— Помяните мое слово, барин, выходит она его.
—Что ж, я рад, что все утряслось столь положительным образом, — произнес Назаров. — Пока больному обеспечьте абсолютный покой и неподвижность. Ни в коем случае не переворачивайте. Как только все будет готово, зовите меня. Еще раз осмотрю его, дам нужные рекомендации. Пока разрешите откланяться.
—Гордей, доктор уходит, — вызвал Новицкий слугу.
Гордей протиснулся в дверь с чемоданчиком доктора.
—Викентий Харламович, — обратился к Назарову Новицкий. — Большое спасибо. И еще, пожалуй, главное. Волгин должен был быть моим шафером (3) на свадьбе. Не случилось. Не будете ли вы столь любезны возложить на себя эту обязанность? Буду очень признателен.
—Право, даже не знаю, — Назаров принял из рук Гордея свой чемоданчик. — Так неожиданно. Но если вы настаиваете…
Он посмотрел в глаза Новицкому и не увидел в них ничего, кроме разлитой до самых краев боли. Счел душевную боль следствием трагического происшествия.
—Вам надо как следует отдохнуть, — сказал он на прощание. — Примите это как совет доктора. Иначе вместо свадьбы свалитесь в нервной горячке. И тогда шафер вам будет не нужен. В какой церкви венчание?
—Святой Троицы. Официальное приглашение вам доставят позже. Спасибо еще раз за все.
— Всего доброго, — откланялся Назаров.
— Иван, проводи.
Когда доктор ушел, Новицкий с Гордеем переглянулись.
—Вот ведь какие дела, — произнес старик и потер ноющую коленку, разболелась, видимо, к перемене погоды. — Жалко литератора. Хороший человек. И вы, я вижу, к нему привязались. Такая, знать, его планида. Все под Богом ходим. Но Господь милосерден к чадам своим. Пойду помолюсь за него. Митрий Федорович, хоть убейте старика, не помню, куда очки свои положил. Обыскал все, нету. А без очков как Святое Писание читать?
—Видел я твои очки на буфете, — грубо ответил Новицкий. — Разбрасываешь, где попало, потом не помнишь, куда положил.
—Не серчайте на старика, Митрий Федорович, сам знаю, пора в расход старого солдата. Только дайте верой и правдой дослужить. Уж очень мне хочется деток ваших понянчить. Своих-то внучков Бог не дал, так я ваших.
Новицкого словно ножом по сердцу резануло. Вспомнил о прощальном письме матери, открывшем ее грех. Представил ее в объятиях Гордея. Но не того, молодого, а почему-то нынешнего, полного старческой немощи. Стало противно. И досадно, словно он был в ответе за то, что совершили много лет назад эти двое.
—Пойду к Волгину, — сказал он глухо и громко захлопнул дверь за собой.
3
За пару дней до венчания Новицкий получил известие, что портрет Лизы, заказанный им у художника, готов. Следовало получить его до свадьбы, чтобы потом не было ненужных объяснений с молодой женой. Накануне бракосочетания, когда в доме купца шли приготовления к радостному событию (Варенька настояла, чтобы свадьба была в городе), Новицкий отправился в N-в. Старое ранение Гордея не обмануло. Дыхнул юг, на смену морозу пришел обильный снегопад, за ним ожидаемой гостьей объявилась ростепель. Белоснежные сугробы как-то сразу скукожились, потускнели. Раскисли дороги. Сани уже не так проворно скользили, зарывались полозьями в грязную снежную кашу.
—Плохое дело – ростепель, ваше благородие, — говорил Яков, подгоняя Лорда, — морозец завсегда слякоти лучше. Зима, как у нас издревле замечено, лето строит: зимнее тепло–летний холод. Наш мужик привык просить у Бога лета теплого. А где тепло и в меру сыро, там и уродило. Люди говорят, что есть земля, в которую сломанную ветку воткнешь, глядишь, сучок в рост пошел. Не верится что-то в подобное чудо.
—Это не чудо, — ответил кучеру Новицкий. — Подобные земли действительно существуют на юге. Черноземами называются.
—Поди ж ты, — вздохнул Яков. — Я-то думал – попусту языками чешут.
—Ты не забыл, где художник живет?
—У меня память на места хорошая, — обернулся в пол-оборота к Новицкому Яков. — К тому же художник – особа в городе хорошо известная. Когда служил возницей, неоднократно к нему всяческих господ возил. Портретищи знаете, какие они ему заказывали? Огромные! В золоченых рамах. И охота была немалые деньжища на подобную дурь тратить? Мазня, как есть мазня. Чего только люди в ней находят? То ли дело фотки. На них все правильно изображено, без прикрас. Коли рожа кривая, так ее никакими уловками не спрямишь.
—Ты, Яков, прекрасное ценить не умеешь, портрет–это же искусство, притом изысканное, — с усмешкой произнес Новицкий, пытаясь закурить.
—Конечно, — продолжал Яков, пропустив мимо ушей замечание Новицкого, — есть художники, которые так нарисуют, что их картины от яви не отличишь, мастера высокого полета. Соколы, а не галки. На то особый талант Богом дается. И только единицам избранных им. Остальные же мастера на букву «ху», то бишь худые. Недаром художниками называются. У нас в деревне один такой художник есть. Баб голых на заказ рисует. Одна срамотища и пакость от него честному народу. Не от Бога подобное мастерство дается, от дьявола, для развращения христианских душ.
—Чем тебе голые бабы не нравятся? — рассмеялся Новицкий, представив себе нарисованных деревенским мастером дородных красавиц.
—Тьфу, гадость! — сплюнул Яков. — Слава богу, кажись, приехали.
Обитель художника являла собой небольшой двухэтажный особнячок с островерхой крышей. Снег во дворе не убирался, только узкая, протоптанная вдоль сугробов тропинка, вела к самому дому. Новицкий поднялся по обледенелому крыльцу, позвонил в колокольчик. Тишина. Только после нескольких настойчивых звонков в течение пары минут дверь ему открыли. На пороге стоял сам хозяин в дорогом турецком халате, шальварах и бессмысленным тюрбаном на голове. Восточная пестрота наряда разительно диссонировала с островерхими сосульками, свисающими с крыши дома.
—Вы за портретом молодой девушки, насколько я помню ваш заказ? — спросил художник, почесав небритый подбородок.
—Да, меня уведомили, что я могу его получить.
—Милости прошу, проходите в дом.
Художник пропустил Новицкого впереди себя.
—Осторожно, — предостерег он после того, как Новицкий в темных сенях споткнулся о какой-то предмет. — Заранее прошу извинить за беспорядок. Некогда, черт возьми, убрать весь этот хлам.
И в довершении сказанного он поддел ногой пустую бутылку, которая с грохотом покатилась по полу.
— Сюда, пожалуйста.
В глаза Новицкому ударил яркий свет. После темных сеней просторная комната, переоборудованная под мастерскую, показалась ему наполненной солнечными лучами. На мольберте, стоявшем в углу, находился портрет Лизы. Новицкому привиделось, что девушка улыбнулась ему. И повела глазами. Новицкий заворожено смотрел на портрет. Поэтому, может, не сразу заметил у художника еще одного посетителя. Когда же обнаружил его присутствие, стало не по себе.
—Хороший портрет, не правда ли, господин Новицкий? Простите за любопытство: данная особа кем вам приходится? Насколько мне известно, сестры у вас нет. Тогда кем?
—Вам не все ли равно, господин Пишкин? — вопросом на вопрос ответил Новицкий.
Пишкин, как всегда под хмельком, экстравагантно одетый (на этот раз поэт был облачен в красную шелковую рубашку и зеленый пиджак, в верхнем кармане которого красовалась искусственная гвоздика), с усмешкой подошел к портрету. В руках он держал початую бутылку дорогого вина.
—Лицо непримечательное, зато какая грация! Сразу чувствуется порода. Впрочем, господин Новицкий, по части породы я не слишком силен, увы. Мои пассии все больше особы простые, такие, как, скажем, Варенька Полуянова.
Услышав имя невесты, Новицкий вспыхнул. Заиграли желваки на скулах.
—Попросил бы вас не марать имя Варвары Саввичны упоминанием, — с негодованием произнес он, сверкая глазами.
—Что я сказал, господин Новицкий? — Пишкин отхлебнул вина прямо из горла бутылки. — Разве вам не известно, что мы с Варварой встречались? Не известно? Жаль. Можете спросить у нее. Да-с. Она подтвердит. Сладкая, должен сказать, деваха. А целуется как!
Новицкий побледнел. Хозяин, заметив, что гость еле сдерживает негодование, засуетился у портрета, снимая его с мольберта. Лишь бы поскорее ушел гость, не хватало только скандала. Устраивать бурю в стакане Пишкин, имея бурную фантазию, был мастер. И художник об этом знал.
—Варвара Саввична – девица достойная, — пытаясь обойти назревающий конфликт, произнес хозяин дома, бережно заворачивая полотно в холстину. — Притом одна из лучших невест в городе. Вам, господин Новицкий, несказанно повезло с выбором будущей супруги. Позвольте вас поздравить.
— И я говорю, что достойная, — как ни в чем не бывало продолжал Пишкин. — Если господин Новицкий пожелает, я расскажу ему, какие ласки она предпочитает. Весьма познавательно послушать накануне свадьбы. Чтобы к первой брачной ночи быть во всеоружии. Всякое ведь может случиться.
—Вам, господин Пишкин, не удастся спровоцировать меня, — Новицкий обдал поэта таким презрением, что тот поперхнулся очередным глотком спиртного. — Так что не старайтесь понапрасну.
—Упаси бог! — воскликнул Пишкин и тряхнул бутылкой. — Присоединяйтесь к нам. Повод есть. Я сегодня именинник. По этой причине зашел в гости к своему лучшему другу.
Пишкин кивнул в сторону хозяина дома.
—Одному пить скучно? — ехидно спросил Новицкий. — В компанию потянуло?
—Что пить! — вытер мокрые губы Пишкин. — Просто, черт возьми, люблю людей талантливых. Тебя, Тиша, люблю. Тюрбан твой дурацкий люблю. Кстати, он тебе не идет, можешь мне его подарить. Расскажи-ка, Тиша, господину Новицкому, какие клиенты у тебя в Питере были.
Художник смущенно улыбнулся, но ничего не ответил Пишкину. Только головой покачал, мол, хватит что ни попадя нести, лучше молчи, если выпил лишку.
—Скромный человек, — не унимался Пишкин. — Стесняется сказать, что в девяносто восьмом году ему заказали портрет великой княжны Ольги Александровны. Аккурат к ее шестнадцатилетию. Специально для этого в Гатчину вызвали. Вот как!
—Полно тебе языком молоть, — еще больше смутился художник.
—Но это правда! — не унимался Пишкин.
—Что с того. Рисовал я портрет будущей принцессы Ольденбургской. (4) Было дело. Однако портрет ей не понравился. Что я мог поделать? Некрасивое лицо несчастной девочки. (5) Она себя такой видеть не захотела.
—Расскажи про портрет турецкого паши! — Пишкин снова отхлебнул из бутылки. — Сколько золота турок тебе отвалил! Ты же сам говорил, что паша приказал размножить портрет в четырех экземплярах – для каждой из своих жен.
—Чуть не забыл, — не обращая внимания на пьяную болтовню своего гостя, художник протянул Новицкому фотографию Лизаньки. — Вот, возвращаю фото девушки. Портретом довольны? По-моему, удалось передать фотографическую точность образа. Сам не знаю, как получилось, но мне кажется, что девушка на портрете живая. Хожу по мастерской, она за мной наблюдает. Был момент, признаюсь честно, когда хотел замазать ей глаза, чтобы нарисовать их в последнюю очередь. Не решился. Рука не поднялась. И не жалею. Глаза у нее действительно получились живыми.
—Я вполне удовлетворен вашей работой. Спасибо. Вот деньги. За вычетом задатка. Можете пересчитать.
—Все правильно, — ответил художник, быстро пересчитав купюры.
—Прощайте, господин Пишкин, — откланялся Новицкий, взял портрет и, сопровождаемый хозяином дома, вышел.
— Ты меня еще попомнишь, господин помещик, — оставшись наедине, вслух произнес Пишкин.– Допил остатки вина из бутылки, со злостью отшвырнул ее в сторону. – Око за око. Попомнишь еще тот вечер у Василины. Не рад будешь, что тогда забрел на огонек.
И Пишкин злорадно рассмеялся, представив, какой скандал выйдет в благородном семействе.
Примечания
1. Светскими петровскими церковными преобразованиями – в 1721 г. была образована Духовная коллегия, или Синод. После смерти патриарха Адриана в 1700 г. глава Р усской православной церкви не был избран, а был назначен местоблюститель патриаршего престола. В 1721 г. должность патриарха была упразднена. Церковь превратилась в бюрократический орган, подчиняющийся государству. Была отменена тайна исповеди. Наблюдать за деятельностью Синода было поручено государственному чиновнику – обер-прокурору.
2. После Водокрещей, на Григория – 10 (23) января.
3. Шафер – в церковном свадебном обряде человек, состоящий при женихе или невесте и во время венчания держащий у него (нее) над головой венец.
4. Принцесса Ольденбургская – Ольга Александровна Романова - Куликовская. Младшая дочь императора Александра Третьего и Марии Федоровны. Родилась в 1882 году. Состояла в неудачном браке с принцем П. Ольденбургским. Второй брак с Николаем Куликовским, капитаном гвардейских кирасиров, был счастливым. Умерла Ольга в 1960 г. в Канаде, на два года пережив своего мужа.
5. Некрасивое лицо несчастной девочки – Ольга Александровна была некрасивой, что неоднократно отмечали ее современники. Имела независимый и взбалмошный характер, не была любима матерью, тяготилась условностями Гатчинского двора.
