Из рода Катынчак

В XVIII веке камлачей, уже тогда немногочисленных, было около пятисот человек. В поисках свободных земель для охоты и рыбалки они вышли из глубины Аляски на побережье. Теснимые тлинкитами и другими более многолюдными и воинственными племенами, они отступали всё дальше на запад, и им грозило полное недружественное поглощение соседями, от которого их спас лишь приход русских. Племя наладило с ними успешную торговлю, многое переняло в хозяйственном укладе и культуре. Через пару поколений камлачи бегло говорили по-русски, а их собственный язык уже существенно отличался от первоначального, всё больше пополняясь различными заимствованиями. К тому времени у них было русские имена, они были православными, что не мешало Благовещению или Пасхе, начавшись утром в церкви, заканчиваться далеко за полночь всеобщим весельем на медвежьем празднике. В обмен на защиту и покровительство камлачи платили русским ясак, впрочем, довольно необременительный, и их вполне всё устраивало, пока Аляска не была продана Америке. Новые хозяева начали массовую коммерческую добычу дичи и рыбы, из-за чего их количество резко сократилось, принесли новые болезни, к которым у камлачей не было иммунитета. Всё это стало тяжелым ударом по численности небольшого народа. К концу XIX века всех камлачей, и старых, и малых, набиралось не больше семидесяти. Как о потерянном рае вспоминали они о тех временах, когда от русских можно было отделаться несколькими лисьими шкурками в год.

Никто потом не смог вспомнить, чья это была идея – уйти на байдарах на противоположный берег Берингова моря, но доведенное до отчаяния маленькое племя ухватилось за нее, как за последнюю спасительную соломинку. Переход был тяжелым и опасным, в холодных волнах сурового северного моря погибли две байдары, но род Катынчак уцелел. Наконец вдали перед беглецами показались берега Камчатки.

В России камлачей тоже никто не ждал с распростертыми объятиями. Им пришлось сменить несколько мест сначала на полуострове, потом на материке, пока они не осели в двух небольших деревнях на озере Угун. Через несколько десятилетий, уже в советское время, их полупринудительно переселили и оттуда в связи с ликвидацией «неперспективных» поселений. Хотя среди примерно ста двадцати человек, считавших себя камлачами, чистокровных индейцев тогда уже почти не осталось, все они было в той или иной степени потомками от смешанных браков с эвенками и русскими. В районном поселке, куда их определили на жительство, они оказались незначительным меньшинством среди, в основном, эвенкийского населения. К 80-м годам они перестали пользоваться родным языком, а в новом тысячелетии при переписях населения уже никто не называл себя камлачами.

Перестал существовать народ, его язык, культура. Но в чьих-то жилах продолжала течь кровь предков, сохранились кое-какие ремесла, кухня, порой даже внешность местных жителей. Дожили до наших дней несколько фамилий: Катынчаковы, Контуяковы, Килчегановы, Ишкуевы.

Снежана носила русскую фамилию своего отца, но фамилия ее бабушки была Катынчакова. Родителей она почти не помнила, после ранней смерти матери отец начал крепко выпивать, а потом и вовсе ушел из семьи. Заботу о внучке взяла на себя бабушка, приехавшая из далекого северного села. Бабушка научила Снежану рукодельничать, рыбачить, разбираться в лекарственных травах. Рассказывала внучке индейские сказки, правда, знала их уже только по-русски. Помнила множество обычаев, обрядов, примет, хотя и не всегда могла объяснить их смысл. Была человеком стойким, даже упрямым. Если что-то задумывала, неуклонно добивалась своего, не слушая ничьих указаний. Снежана и внешне была похожа на бабушку. При славянской в общем внешности разрез глаз явно выдавал в ней индейскую кровь.

Было холодно, должно быть, за городом, в сопках, выпал снег. Мокли под мелким дождем гаражи во дворе, порывы ветра качали пожухлый топинамбур, сдували с него последние желтые лепестки. У Снежаны был выходной, идти в такую погоду никуда не хотелось, и она занялась уборкой. Выстирала диванное покрывало, расшитое индейскими узорами, выбила с балкона висевшую на стене лохматую волчью шкуру. На кухне смахнула пыль с берестяных туесков, начистила до блеска доставшийся от бабушки старинный медный чайник. У входной двери протерла амулеты от злых духов и дурных глаз: медвежий клык, коготки соболя, рябиновые ветки. И ее нестерпимо потянуло туда, где когда-то они гуляли с бабушкой…

Следующая неделя выдалась ненастной и пасмурной. В городе снег несколько раз выпадал и тут же таял, превращаясь в серую кашу и грязные лужи. Вершины сопок уже покрылись снежной сединой. Выходные обещали быть последними относительно теплыми днями, и субботним утром  Снежана вышла из дома. Зная, что там всегда ветрено, и что путь займет несколько часов, она потеплее оделась и взяла с собой бутерброды и термос с горячим чаем.

Пока Снежана ждала автобус, начал накрапывать небольшой дождик. Когда она вышла на нужной ей остановке, уже пробрасывал снежок, а в лесу и вовсе полетели пушистые крупные хлопья.  Снега здесь успело намести прилично, ноги вязли и соскальзывали вниз по склону. Несколько раз Снежане пришлось перелезать через поваленные деревья и продираться сквозь густые заросли. Порой она останавливалась перевести дух и слушала тишину и шорох снежинок. Вышла к ручью, где лед уже намерзал у берегов. Когда она добралась до сопок, снегопад утих, и вокруг стало очень красиво. Курумник у подножия был усыпан мягким снегом. На нем чуть поодаль отпечатались свежие медвежьи следы. Должно быть, первопредок камлачей искал себе подходящее место для берлоги. К счастью, их со Снежаной путь лежал в разные стороны.

Над вершиной затянувшие небо тучи немного расступились, солнце пробилось к земле и осветило окрестности. Снег заискрился на скалах, красных и рыжих от лишайников. На ветвях лиственниц еще не опала хвоя. От постоянных ветров деревья здесь были причудливыми, с мощными корнями, что крепко вцепились в каменистую почву. Позади обычно открывался великолепный вид на город, иногда ветер даже доносил сюда его шум, но сегодня он был плотно укутан висевшими над ним снеговыми тучами. Впереди безбрежным морем уходила за горизонт потускневшая предзимняя тайга. На краю утеса раскинула над обрывом косматые лапы расщепленная молнией огромная лиственница.

Впервые Снежана увидела ее лет в шесть, когда они с бабушкой ходили в сопки за горной смородиной-каменушкой. Растет она по осыпям, на крутых склонах, по виду и вкусу похожа на обычную черную, но гораздо ароматнее и смолистее.  Набрав бабушкино ведро и корзинку Снежаны, они по дороге домой присели отдохнуть на изогнутый ствол березы. Обратив внимание на необычное дерево, Снежана сказала:

- Бабушка, смотри, какая лиственница интересная – рогульками!

- Да – согласилась бабушка. – Интересная.

И вдруг почему-то добавила:

- Ты никогда ничего отсюда не бери, не говори бранные слова и даже не думай о плохом.

Тогда Снежана как-то не задумалась над бабушкиными словами. Вспомнила она об этом случае уже взрослой, когда узнала легенду, что где-то в сопках есть некое «шаманское дерево», но никто его не видел. Для того, чтобы понять, что оно именно то, нужно и самому быть шаманом. Да и не всякого туда пускают горные духи, запутывают дорогу или насылают непогоду с сильным ветром. Потом Снежана и сама не раз убеждалась, что энергетика возле старой лиственницы действительно какая-то аномальная – здесь плясала стрелка компаса, отставали часы, не удавались фотографии. В памяти оживали рассказы бабушки о роде Катынчак, о переселении с Аляски, о ее родных и близких, особенно о старшем брате. Лучше других Снежане запомнилась такая история: когда разведчики вошли в распахнутые ворота брошенного отступавшими фашистами концлагеря, то невольно отпрянули – навстречу им огромными прыжками мчалась жуткая оскаленная пасть. Кто-то вскинул автомат, но брат бабушки решительно шагнул вперед и громко сказал что-то по-камлачски. Ужасная овчарка невероятных размеров остановилась и, радостно повизгивая, завиляла хвостом. Немногие выжившие узники потом сказали, что пса побаивались даже другие охранники, уважал и слушался он только своего хозяина. Переименованный в Адольфа, он прожил у бабушкиного брата еще долго, понимал его с полуслова, даже на охоту с ним научился ходить не хуже заправской лайки. Когда его не стало, бабушкин брат несколько лет не заводил других собак.

…Весело пощелкивая, костер быстро разгорелся в каменном кострище, сложенном Снежаной в один из ее прошлых приходов. Подбросив еще дров, она положила на пышущие жаром уголья кусок копченой кеты, горсть мороженой брусники, несколько кедровых шишек. И обратилась к духам огня, неба, гор, старой лиственницы с просьбой о здоровье, помощи в делах и успехе задуманной ей затеи.

Когда Снежана ближе к вечеру вернулась домой, солнце сияло, как летом. Трудно было поверить, что несколько часов назад шел снег. Напоследок немного поколебавшись, она потянулась за телефоном. Через некоторое время новая страница в соцсети была готова.

В городе – плюсовая температура, солнце, весна стучит капелями. А здесь, в сопках, скользко, ветрено, еще немало снега. Тем более приятной неожиданностью стало такое количество гостей на Празднике медведя. И пусть роль «виновника торжества» исполняло богато убранное бусами и лентами чучело, а в большом котле вместо медвежатины варилась обычная говядина. И пусть праздношатающейся публики было больше, чем самих участников, да и из-под индейских вышитых налобных лент нередко топорщились светлые волосы и глядели голубые глаза.  Главное – что праздник состоялся, впервые за много десятков лет.

Тогда, решившись заявить о себе, Снежана даже не рассчитывала на такой отклик. Сейчас камлачское сообщество насчитывало около двухсот человек частично индейского происхождения. Впрочем, на общем собрании с самого начала было решено, что доказанные корни не являются обязательным условием. Хотели зарегистрировать родовую общину коренного малочисленного народа, но власти региона отказали: нет средств на предоставление полагающихся льгот. Ладно, зарегистрировали просто некоммерческую организацию. Разыскали по библиотекам и семейным альбомам кто песню, кто легенду, кто фотографию национального костюма. Сняли фильм, заработал сайт. Открыли культурный центр, сначала кочевали по квартирам друзей, затем, скинувшись, кто сколько мог, сняли две комнаты в окраинном ДК, где готовили национальную еду, устраивали ярмарки, взялись за изучение языка. Оказалось, что до революции местные краеведы успели собрать по камлачскому языку более-менее неплохие материалы. Людей, для которых он был бы родным, уже не осталось, но число тех, кто выучил его в сознательном возрасте, хоть и медленно, но росло. Бывали случаи, когда родители, сами не говорившие по-камлачски, приводили на занятия своих детей. Стала приходить молодежь, не имевшая камлачских предков, но интересующаяся их культурой. Трудно сказать, с чем был связан такой рост самосознания и возрождение интереса к своим истокам. Пытались, конечно, порой втереться и такие, кто прикидывал, не сулит ли это в будущем какую-то выгоду. Но большинство все-таки бескорыстно хотело, чтобы смог выжить и сохраниться под своим названием крохотный народ, чудом дошедший из глубины веков.

Снежана вспомнила, какую большую работу по розыску потомков камлачей пришлось провести в архивах, как искали родословные и находили свидетельства. Многие, узнав о своем происхождении, были изрядно удивлены, но были и те, кто поддержал общину,  нередко даже люди известные и влиятельные. Одним из них был директор крупной строительной компании, он оплачивал работу сайта, выступал в прессе, оказывал благотворительную помощь. Поэтому, когда встал вопрос, кто будет председателем общины, большинство выбрало именно его. На его средства готовились к выпуску камлачский букварь и русско-камлачский словарь, он подготовил план по постройке традиционной индейской деревни, куда в дальнейшем предполагалось привлекать туристов.

Стоя за прилавком с деревянными резными фигурками медведей, дисками с народной музыкой, меховыми и бисерными украшениями, Снежана вздохнула. Даже самой себе она старалась не сознаваться: она хотела не совсем этого, вернее, совсем не этого. Не песен и плясок на потеху охочим до экзотики зевакам, не быть живой достопримечательностью для зарабатывания денег. А с другой стороны, наверное, так все-таки удастся хоть что-то поддержать и передать дальше. Иначе спустя пару-другую десятилетий уже вообще никто не будет помнить, что жили когда-то на земле камлачи.

К полудню вышло солнце, начало припекать. Снег стал мокрым, рыхлым. Глаза слепило от яркого света и снега. Набухли почки на ивах, вокруг стволов берез и лиственниц образовались круги. Весна пришла, ее дыхание было в теплом ветре, в шуме тайги на сопках. Скоро позовет, поманит тайга первыми ручьями, звонкими голосами птиц. Завтра Снежана снова пойдет к старой лиственнице, где на ветру трепещут цветные лоскутки. В последний раз на ее ветвях их было чуть больше полутора сотен. Примерно столько же, сколько и камлачей…